— О сыне моем вы и не помышляйте: я не могу отпустить его с вами, он ведь новобрачный, и теперь у него медовый месяц, — ответил Крез, согласно рассказу Геродота. — Но все же я отправлю с вами отборный отряд лидийцев со сворой охотничьих собак и велю им постараться избавить вашу землю от этого зверя.
И тут возмутился сын:
— Отец! Самым высшим и благородным удовольствием прежде было для меня и для тебя отличиться в походе или на охоте. А теперь ты запрещаешь и то и другое, хотя никогда ты не замечал во мне ни трусости, ни малодушия. Какими глазами будут глядеть на меня люди, когда я пойду в народное собрание и оттуда домой? Что подумают обо мне сограждане и что станет думать моя молодая жена о человеке, с которым ей предстоит жить? Поэтому или позволь мне идти на охоту, или, по крайней мере, приведи разумные доводы, что так поступить будет действительно лучше для меня.
— Сын мой! — воскликнул Крез. — Я поступаю так не оттого, что заметил за тобой трусость или какой-либо другой неблаговидный поступок. Явилось мне сновидение и предрекло, что ты будешь недолговечен и погибнешь от железного копья. Из-за этого сновидения я и поспешил с твоей свадьбой и теперь запрещаю участвовать в подобных предприятиях, чтобы избавить тебя от таких опасностей, по крайней мере, хоть на время, пока я жив. Ведь ты у меня единственный сын (второго сына, глухонемого калеку, я не считаю).
Юноша отвечал:
— Я не хочу, отец, винить тебя, что ты из-за этого видения оберегаешь меня. Но ты неверно понял сон, и я должен тебе объяснить его. Ты говоришь, что сновидение предсказало тебе мою кончину от железного копья. А разве у вепря есть руки или железное копье, которое тебя страшит? Ведь если бы было предсказано, что я погибну от клыков вепря или от чего-либо подобного, тогда ты поступал бы правильно.
Креза убедили слова сына, но все же он решил принять дополнительные меры предосторожности. Накануне охоты царь призвал к себе чужеземца, которого очистил от скверны, и строго наказал:
— Адраст! Я очистил тебя от тяжкой беды, в которую ты попал, за что я не упрекаю тебя, принял в свой дом и обеспечил всем необходимым. Поэтому твой долг отплатить мне добром за добро, которое я тебе сделал. Я прошу тебя ныне быть стражем моего сына, который отправляется на охоту, чтобы разбойники внезапно по дороге не напали на погибель вам.
Адраст пообещал, что царский сын вернется с охоты здравым и невредимым. Но злой рок преследовал чужеземца, и желание отплатить добром на добро осталось неисполненным (хотя фригиец добросовестно пытался осуществить данные царю обещания и не отходил от сына Креза ни на шаг).
После недолгих поисков опытные охотники обнаружили зверя. Его окружили и принялись метать в него дротики. Метнул копье и жаждавший отличиться фригиец, но, как часто бывает в суете, промахнулся — да так неуклюже, что вместо вепря попал в царского сына. Юноша умер на месте.
Тотчас же послали черного вестника в Сарды. «Затем прибыли лидийцы с телом покойного сына Креза, — рассказывает Геродот. — Адраст остановился перед телом и отдал себя во власть Креза. Простирая вперед руки, он требовал заколоть его как жертву над телом покойного. По его словам, после первой своей беды теперь, когда он погубил еще и сына своего очистителя, жизнь ему стала больше невыносимой. Крез услышал это и почувствовал жалость к Адрасту, хотя его собственное горе было тяжело. Он сказал ему:
— Чужеземец! Я получил от тебя полное удовлетворение: ведь ты сам осуждаешь себя на смерть. Не ты виноват в моем несчастии, поскольку ты невольный убийца, а какой-то бог, который давно уже предвозвестил мне определенное роком.
Затем Крез предал тело своего сына погребению по местным обычаям. Адраст же, убийца собственного брата и затем убийца сына своего очистителя, когда близкие покойного разошлись и у могилы воцарилось спокойствие, заколол себя на могильном кургане: он чувствовал себя самым несчастным из всех людей, которых ему пришлось знать.
Два года Крез глубоко скорбел, опечаленный потерей сына».
Эта беда была не последней; скоро и царь убедится в том, что он самый несчастный человек на земле.
Ты сокрушишь царство
Тем временем царь Персии покорил Мидию и приблизился к владениям Креза. Столкновения избежать было невозможно — уж слишком лакомым куском выглядела преуспевающая Лидия в глазах воинственных персов. Поэтому напрасно упрекают Креза, что он нанес удар первым.
Осторожный Крез перед судьбоносным шагом долго испрашивал благословения богов (он отправил послов даже в далекую Ливию к храму Амона). Бесчисленная армия прорицателей пыталась определить судьбу похода против персов.
Ни одно прорицание не удовлетворило Креза, и лишь пророчество самого уважаемого в античном мире Дельфийского оракула чрезвычайно обрадовало царя. «Если царь пойдет войной на персов, то сокрушит великое царство», — пришел ответ из храма, которому Крез пожертвовал несметные богатства.
Лидийцы вторглись в подвластную персам Каппадокию и расположились в Птерии — «весьма сильно укрепленном месте в этой стране». Крез взял самый крупный город этой области, а горожан продал в рабство. Он захватил также несколько окрестных городов, местных жителей-сирийцев изгнал и опустошил их поля. То были последние успехи Креза, ибо на встречу с ним пришел персидский царь.
«Сеча была жестокой, и с обеих сторон пало много воинов, — рассказывает Геродот. — В конце концов ни той, ни другой стороне не удалось одержать победы, и с наступлением ночи противники разошлись».
Крез не стал испытывать судьбу в следующем сражении — он избрал более длинный, но, как ему казалось, верный путь. Лидийцы отступили к своей столице — Сардам.
Вернувшись домой, Крез занялся бурной деятельностью. Были посланы гонцы в Египет, который считался союзником Лидии, с просьбой о военной помощи царь обратился к дружественной Спарте, и, наконец, соседнему Вавилону царь предложил объединиться против общего врага. Чтобы собраться с силами, нужно было некоторое время, и Крез, чтобы сэкономить деньги, распустил наемные войска.
План был хорош, но Кир не стал ждать, пока он воплотится в жизнь. Он явился в Лидию со всем войском даже быстрее, чем пришли вестники объявить войну; персидский царь не оставил сопернику ни единого шанса.
Обе армии сошлись на большой равнине перед Сардами (546 г. до н. э.). У Креза была лучшая на Востоке конница; на нее царь возлагал большие надежды, но Кир и тут его перехитрил. «Он, — пишет Геродот, — поставил верблюдов впереди войска против конницы Креза, пехоте же приказал следовать за верблюдами, а позади пехотинцев расположил все остальное войско. После того как все заняли свои места, Кир отдал приказ умерщвлять без пощады всех попадавшихся лидийцев, только самого Креза не убивать, даже если тот будет защищаться при захвате в плен. Таково было приказание Кира, а верблюдов он велел поставить против неприятельской конницы потому, что кони боятся верблюдов и не выносят их вида и запаха. Эта хитрость была придумана для того, чтобы сделать бесполезной именно ту самую конницу, которой лидийский царь рассчитывал блеснуть. Битва началась, и лишь только кони почуяли верблюдов и увидели их, то повернули назад, и надежды Креза рухнули. Но все же лидийцы и тут не потеряли мужества. Когда они заметили происшедшее, то соскочили с коней и стали сражаться с персами пешими. Наконец после огромных потерь с обеих сторон лидийцы обратились в бегство».
