В июне 1610 года из Москвы выступило 40‐тысячное войско и направилось в сторону Смоленска. Целью его было деблокировать осажденный город и изгнать поляков из страны. Вроде бы численность армии позволяла решить такие задачи, но вел ее человек, обретший дурную славу, – Дмитрий Шуйский. Более того, полководческие способности его летописец подвергает большому сомнению: «Был он воевода сердца нехраброго, обложенный женствующими вещами, любящий красоту и пищу, а не луков натягивание». В результате гетман Жолкевский, по словам Льва Сапеги, «с небольшою горстью людей поразил большое московское войско, собранное не только из москвитян, но и из чужих народов – немцев, французов, англичан, шотландцев».
В это время неожиданно усилился недавний беглец – Лжедмитрий II. Ему опять удалось соблазнить деньгами Яна Сапегу; с помощью поляков самозванец захватил Серпухов, Коломну, Каширу и остановился у села Коломенского. Сил не хватало ни у той, ни у другой стороны, да и устали русские проливать братскую кровь. Московские служивые люди «начали сноситься с полками Лжедимитрия, однако не для того, чтоб принять вора на место Шуйского; не хотели ни того, ни другого и потому условились, что тушинцы отстанут от своего царя, а москвичи сведут своего. Тушинцы уже указывали на Сапегу как на человека, достойного быть московским государем» (С. М. Соловьев).
Наконец 17 июля 1610 года заговорщики во главе с рязанским дворянином Захарием Ляпуновым свергли всем надоевшего Шуйского. Тот отчаянно цеплялся за власть, даже угроза потерять жизнь на него не подействовала. 19 июля «Захар Ляпунов с тремя князьями – Засекиным, Тюфякиным и Мерином-Волконским, да еще с каким‐то Михайлою Аксеновым и другими, взявши с собою монахов из Чудова монастыря, пошли к отставленному царю и объявили, что для успокоения народа он должен постричься, – пишет русский историк. – Мысль отказаться навсегда от надежды на престол… была невыносима для старика: отчаянно боролся он против Ляпунова с товарищами, его должно было держать во время обряда; другой, князь Тюфякин, произносил за него монашеские обеты, сам же Шуйский не переставал повторять, что не хочет пострижения. Пострижение это, как насильственное, не могло иметь никого значения, и патриарх не признал его: он называл монахом князя Тюфякина, а не Шуйского. Несмотря на то, невольного постриженника свезли в Чудов монастырь, постригли также и жену его, братьев посадили под стражу».
После свержения Шуйского власть в стране оказалась в руках бояр – так называемой Семибоярщины. Собственно, они не решались даже приступить к выборам нового царя, чтобы не злить уже имеющихся кандидатов – Лжедмитрия и польского королевича Владислава. И тот, и другой мало кого устраивали: самозванец с войском казаков, которые ничем не отличались от разбойников, всех пугал; от иноземца, чужой ненавистной веры, из государства издавна претендовавшего на московские территории, тоже ничего хорошего ждать не приходилось. Но выбрать из двух зол пришлось. «Лучше служить королевичу, – решили бояре, – чем быть побитыми от своих холопей и в вечной работе у них мучиться».
Переговоры с гетманом Жолкевским насчет Владислава прошли скоро; спешили, так как самозванец принялся штурмовать Москву – его отбросили русские из войска гетмана. Согласно сведениям хрониста, описывавшего поход Сигизмунда, Семибоярщина лишь поставила одно любопытное условие: «Думные бояре обещали гетману выдать королю всех Шуйских, но с тем условием, чтобы король не оказывал им никакой милости».
В конце августа 1610 года Москва принесла присягу новому царю – польскому королевичу Владиславу. Собственно, присягу принимал гетман Жолкевский, он же именем Владислава обещал соблюдать достигнутые соглашения. Тем временем Смоленск продолжал сражаться второй год; изнемогая от ран и голода, он наотрез отказался открыть ворота полякам и литовцам. И где‐то по стране бродил Лжедмитрий II с вольными казаками.
Сбылась заветная мечта великих князей Литовских: Москва оказалась в их руках. Холодный, рассудительный канцлер Лев Сапега не скрывает своих эмоций:
«А разве когда‐нибудь думали-гадали, что великий царь Московский, во всем свете славный и страшный, с братьями, воеводами и думными людьми будет пленником польского короля? А разве когда‐нибудь наши предки мечтали о том, что московская столица будет в руках короля польского и займется его людьми, а весь народ московский принесет королевичу польскому Владиславу верноподданническую присягу в том, что ему самому и потомкам его сами они и потомки их будут служить, иного царя и государя не похотят иметь как из чужих, так из своего московского народа, помимо королевича Владислава? С его титулом вырезаны были печати; его именем делались все правительственные дела, всей земле посылались приказы, и все слушались их; во всех церквах молились за него Богу, как за своего государя; царем государем его звали; с его титулом чеканили монету; королю его милости и сыну его, даже в отсутствие его, подавали просьбы и били челом о боярстве, о чинах и должностях, об именьях и денежном жалованье: и раздавал его королевская милость всякие чины, должности, денежное жалованье в бытность как в земле Московской, так и в Польше и Литве, и не только московскому народу, но и польскому и литовскому: по его приказу из московской казны выдавалось по тысячам и по десяткам тысяч злотых; из московской казны платилось жалованье жолнерам, до несколько сот тысяч злотых выдано польским людям: и наконец, сокровища неоцененные – короны, скипетры, державы, украшения королей и великих монархов, которые московские монархи собирали много лет не только со своих государств, но и с иноземной добычи, – все были расхищены: даже не пропущены были церкви, дома Божии, иконы, украшенные золотом, серебром, жемчугом, дорогими каменьями, золотые и серебряные раки: все было обокрадено и ничего не оставлено».
Битва за Москву
Под Смоленск к новому царю отправилось представительное посольство в числе 1246 человек. Везло оно и, так сказать, наказы избирателей, среди которых первым требованием было принятие Владиславом греческой веры в Смоленске от митрополита Филарета и смоленского архиепископа Сергия, чтоб пришел в Москву православным.
Россия – страна с глубокими православными корнями; царя-католика не могло быть в ней по определению. Владислав же рассчитывал впоследствии занять престол Речи Посполитой, где королем не мог быть некатолик. Эта дилемма стала миной замедленного действия – одной из многих. Но пока что поляки и литовцы были хозяевами положения; бояре, в страхе перед Лжедмитрием и собственным народом, сами попросили оккупантов войти в Москву и Кремль.
Избранный царь по‐прежнему не спешил к своим подданным, от имени Владислава правил наш недавний знакомый – велижский староста Александр Гонсевский. Сделавший молниеносную карьеру от воеводы в небольшом пограничном городке до фактически правителя одного из крупнейших в Европе государств, он неплохо управлялся с новыми обязанностями. По словам польского хрониста, «Госевский часто умел делать тщетными замыслы неприятеля, останавливал его пыл и не упускал ничего, что принадлежало к заботам его власти и чем отличается деятельность храброго вождя».
Гибель Лжедмитрия II в декабре 1610 года пробудила от спячки московитов, все чаще стали раздаваться призывы к изгнанию оккупантов. Основу первого всенародного ополчения составили вольные казаки под началом Ивана Заруцкого и князя Дмитрия Трубецкого, а также дворянские отряды Прокопия Ляпунова. Союз столь различных социальных слоев не мог быть прочным, и его коварно разрушил Александр Гонсевский, если судить по известиям Станислава Кобержицкого – биографа королевича Владислава:
