Потом мятежные конфедерации под охраной российских войск начали плодиться и размножаться, словно комары в теплые майские дни. Они появились почти во всех воеводствах; в июле возникла Виленская конфедерация, состоявшая из 24 меньших конфедераций в Литве; в Радоме князь Радзивилл провозгласил Генеральную конфедерацию.
Под давлением осмелевших диссидентов в сентябре 1767 года король созвал экстраординарный сейм. Чтобы этот орган принял нужные Екатерине II решения, русский дипломат князь Репнин в одну из октябрьских ночей совсем не дипломатично арестовывает видных оппонентов: краковского епископа Солтыка, киевского епископа Залусского, краковского воеводу Ржевусского со старшим сыном. Их отправляют сначала в Вильно, а затем в Калугу.
Сейм послушно уравнял в гражданских правах православных и протестантов с католиками. Во время работы сейма – 13 февраля 1768 года – между Россией и Речью Посполитой был заключен Договор о вечной дружбе и гарантиях, согласно которому Россия стала единственным гарантом польской государственности и она же должна следить за нормальным функционированием всех учреждений, за соблюдением законов в соседней стране.
Влияние России в Речи Посполитой стало безраздельным и абсолютным. Как мы помним, активный интерес к Польше проявляла Пруссия, – так вот по требованию графа Панина прусский посол Бенуа даже не был допущен на последнее заседание сейма.
В марте 1768 года Репнин был награжден орденом Александра Невского и получил 50 тысяч рублей за заслуги в решении польского вопроса. В марте того же года закончился сейм, принявший нужные России постановления. Но торжествовать не довелось никому… Заботясь о религиозном меньшинстве, Россия вызвала чувство ненависти у подавляющего большинства. В том же марте 1768 года в польском городе Бар возникла конфедерация, поставившая целью защиту католической веры от диссидентов и их покровительницы России. Недовольство поляков копилось долго, а потому выплескивалось порой со звериной жестокостью. «Между конфедератами особого рода удалью отличался ротмистр Хлебовский: встретив на дороге нищего, жида или так какого‐нибудь пешехода, сейчас повесит на первом дереве, так что, говорят современники– поляки, русским не нужно было проводников: они могли настигать конфедератов по телам повешенных», – описывает С. М. Соловьев.
Особенно шляхта свирепствовала в Правобережной Украине с ее преобладающим православным населением, в ответ возникали стихийные очаги сопротивления, вылившиеся в движение – гайдаматчину. Барских конфедератов поддержали Турция, Франция и Австрия; Россия бросила в кровавую мясорубку свои войска, чтобы спасти от физического уничтожения тех, чьи права так красиво защитила на сейме. Недавний триумфатор Репнин был отозван из Польши рескриптом Екатерины II от 23 декабря 1768 года, а вместо него получил назначение князь Михаил Волконский.
Но позиции России были прочно утрачены, и восстанавливать их мешала начавшаяся в 1768 году очередная Русско-турецкая война. Соседи Речи Посполитой не обращали внимания на то, что Россия назначила себя защитником Польши, и принялись отрывать у нее кусок за куском. (Пока еще несмело – то были пробные шары.) Летом 1770 года Австрия заняла ряд округов в Польской Галиции, причем кроме 500 деревень захватили богатые соляные копи Велички и Бохни. Осенью 1770 года под предлогом защиты своих войск от свирепствовавшей в Польше чумы прусский король Фридрих II устроил пограничные кордоны на польских землях в районе города Эльбинг и в Западной Пруссии.
Волконского сменил голштинец на русской службе Каспар фон Сальдерн; в качестве польского посла он, по словам историка, совершил единственный заслуживающий упоминания «подвиг»: 5 мая 1771 года Сальдерн добился от польского короля собственноручной расписки, в которой последний обязывался «совещаться с Ее Величеством обо всем и действовать согласно с нею».
Успех весьма сомнительный. Тот же Сальдерн описывал положение короля Речи Посполитой в послании графу Панину:
«Королю нечего есть и нечем платить своим служителям, он живет в долг день за день. Он задолжал почти каждому жителю города, и нищета его окружает. На второй же аудиенции он меня спросил, не имею ли я позволения дать ему денег, ибо он убежден, что императрица не может оставить его при такой крайности. Я пожал плечами и скрыл свою жестокую скорбь при виде короля, который со слезами просит милостыни; я был сильно тронут, но не обещал ничего. Утром, в день королевских именин, граф Браницкий явился ко мне и мучил меня до тех пор, пока я не дал ему пяти тысяч червонных. Для меня необходимо такими поступками приобрести доверие короля».
Инициатором первого раздела Польши стал прусский король Фридрих II. Немецкие историки затем скромно пояснили, что Пруссии было жизненно необходимо стать твердой ногой на берегах Балтийского моря – то был вопрос выживаемости нации.
В различных монографиях много написано о превалирующем русском влиянии в Польше, об успехах русской дипломатии и оружия в этой стране, но все сливки с польского вопроса неизменно собирала Пруссия. Иногда она терпела дипломатические, тактические поражения, иногда ей приходилось затаиться и терпеливо ждать, но едва наступал подходящий момент, мы видим молниеносный прыжок льва на добычу.
«Осенью 1770 года принц Генрих Прусский заехал из Стокгольма в Петербург, прогостил здесь довольно долго и впервые повел речи о разделе Польши. Речи эти остались без непосредственных последствий…» – называет С. М. Соловьев время и место, когда впервые на более-менее официальном уровне возникла тема раздела Речи Посполитой. С тех пор Пруссия при каждом удобном случае намекала России, что хорошо бы поделить Польшу. Намеки становились все смелее и звучали все чаще и, наконец, переросли в открытые угрозы и шантаж.
Фридрих II в 1771 году шлет депешу за депешей своему послу в Петербурге Сольмсу. Прусский король настаивает, что Россия должна согласиться на раздел Польши, что это единственный для нее выход. Потому что Австрия не допустит, чтобы Россия вознаградила себя за счет находящихся у ее границ турецких владений. И даже требования России предоставить независимость Молдавии и Валахии приведут к войне с Австрией – вдобавок к войне с Турцией, а Пруссия ничем не сможет помочь России. Но если Россия согласится на раздел Польши, то получит верного и преданного союзника в лице Пруссии, и этому союзу не смогут противостоять ни Австрия, ни Турция.
Интересно, что и Австрия не изъявляла желания участвовать в разделе Польши, но хитроумный прусский король упорно стремился сообразить это дело на троих; ведь так легче справиться с поляками, если тем придет в голову возмутиться. Одной Пруссии было невозможно не подавиться таким огромным куском, как Речь Посполитая; при всем своем непомерном аппетите прусский король умел соотносить желания с возможностями.
В конце марта 1771 года австрийскому послу в Берлине Свиттену было объявлено, что «по мнению короля, венский двор мог бы изложить свои права и претензии на другие (кроме оккупированных в 1770 году) части Польши, поскольку другие соседи этого королевства поступят именно так». Австрийский посол, связавшись с Веной, заявил об отсутствии у Австрии территориальных претензий к Польше, но прусский король продолжал настаивать: «Поройтесь в своих архивах, и Вы найдете там предлог приобрести в Польше еще что‐нибудь, помимо того, что Вы уже оккупировали… Поверьте мне, надо пользоваться случаем, я возьму свою долю, Россия – свою, это не приведет к значительному увеличению наших территорий, но это будет полезно всем нам. Кроме того, поскольку наши дворы хотели бы способствовать умиротворению Польши и поддержанию в ней спокойствия, наши новые приобретения могут помочь нам выполнить эту задачу более эффективно».
