В 1889-м публикуется главная теоретическая книга Эмерсона – «Натуралистическая фотография для изучающих искусство» (Naturalistic Photography for Students of the Art), которую один из современников сравнил с бомбой, взорвавшейся во время чаепития. Используя оптические теории Германа фон Гельмгольца (Herman fon Hermholtz, 1821–1894), Эмерсон утверждает, что человеческий взгляд дает резкое изображение единственно в точке фокуса, тогда как периферия зрения остается нечеткой. В то же время камера дает изображение, одинаково резкое по всему своему полю, что некорректно, и следовательно, фотографам следует пользоваться длиннофокусными объективами, чтобы имитировать естественную работу глаза. При этом автор игнорирует тот факт, что человеческий взгляд никогда не
фиксируется на единственной точке, но сканирует все визуальное поле, по частям собирая фрагменты в единую резкую картинку. Эмерсон пишет: «Ничто в природе не имеет жестких контуров, но все видимо на фоне чего-то другого, и контуры одного мягко переходят в это другое, часто настолько мягко, что невозможно даже различить, где кончается одно и начинается другое. В этой смеси четкости и нечеткости, в этих потере и обретении лежит все очарование и загадка природы». (Nothing in nature has a hard outline, but everything is seen against something else, and its outlines fade gently into some-thing else, often so subtly that you cannot quite distinguish where one ends and the other begins. In this mingled decision and indecision, this lost and found, lies all the charm and mystery of nature.)
Главным идейным противником Эмерсона является символ тогдашнего фотографического истеблишмента – Генри Пич Робинсон с его опусом «Пикториальный эффект в фотографии», который Эмерсон называет «квинтэссенцией литературных заблуждений и художественных анахронизмов». Робинсон отвечает «отцу натуралистической фотографии» не менее едко. По поводу «Натуралистической фотографии для изучающих искусство» он пишет: «… мы не можем удержаться от ощущения, что его система разрушительна и оправдывает плохую фотографию, называя ее искусством… мы чувствуем, что будет настоятельной обязанностью … создать этому противоядие и остановить это безобразие». (…we cannot help feeling that his sys-tem is pernicious, and excusing bad photography by calling it art… we feel it to be the imperative duty … to produce a disinfectant, and stop the disorder…). Касательно же эмерсоновских идей о необходимости имитации человеческого зрения посредством практики мягкофокусной фотографии Робинсон безапелляционно замечает, что «здоровые человеческие глаза человека никогда не видят какую-либо часть изображения вне фокуса». (Healthy human eyes never saw any part of a scene out of focus).
Подход Эмерсона выглядит абсолютно новым, поскольку ранее фотографы (за исключением, может быть, лишь осуждаемой за нерезкость изображений Джулии Маргарет Камерон, любимой пикториалистами) стремились достигнуть максимальной четкости изображения, ассоциирующейся с объективностью медиума как его главным достоинством. Напротив, мягкофокусная фотография, несмотря на научную сомнительность своих оснований, демонстрирующая тончайший переход одних форм в другие и отсутствие абстрактных контуров-линий, акцентирует субъективную правду, индивидуальность взгляда, что для 80-х годов имеет огромное значение, напрямую смыкаясь с символистской эстетикой.
Эмерсон аргументирует свою позицию с помощью статей, писем, лекций, а еще более при помощи собственных фотографий. Однако вскоре возникают два обстоятельства, диаметрально меняющих его революционную точку зрения. Во-первых, это научные исследования природы тональности в фотографии Хартером (Hurter) и Дриффилдом (Driffield), которые доказывают существование технических ограничений фотографии; а, во-вторых, некий «великий живописец» (которым может быть весьма почитаемый Эмерсоном Джеймс Уистлер), безоговорочно убедивший Эмерсона в том, что фотография искусством не является. В результате в 1891-м, всего два года спустя после опубликования своего программного труда, Эмерсон вдруг создает памфлет «Смерть натуралистической фотографии» (The Death of Naturalistic Photography), где заключает, что «ограничения фотографии столь велики, что хотя результаты… иногда действительно дают определенное эстетическое удовольствие, медиум всегда должен занимать место в ряду самых низких искусств». (The limitations of photog-raphy are so great that, though the results… sometimes do give certain aesthetic pleasure, the medium must always rank the lowest of the arts). Также он пишет: «Я полагаю, что не существует ни подлинного реализма, ни натурализма в искусствах в узком смысле этого слова, но только в фотографии. Действительный реализм и натурализм имперсональны – они есть результат механического процесса, которым фотография логически является, поскольку при одинаковых физических условиях всегда дает одинаковый результат, что не имеет отношения к искусству, которое, конечно же, персонально. Персональный элемент в настоящем искусстве – первостепенный и всеохватывающий».
Убедившись, что фотография является технологией, не подходящей к созданию искусства, Эмерсон тем не менее продолжает ею заниматься. Его изображения из последних книг 1890-х чрезвычайно тонки, нежны и почти абстрактны. Художник, покоренный красотой природы и стремящийся к уединению, в конце концов побеждает в нем общественного деятеля, верящего в логику и прогресс. И все же после выпуска в 1895 году последнего и, возможно, лучшего из его изданий—Marsh Leaves (16 фотогравюр) – активность Эмерсона в области фотографии сходит на нет. В 1895-м Фотографическое общество присуждает ему (первому в ряду награжденных за художественные достижения) свою самую почетную серебряную медаль «Прогресс», а много лет спустя, в 1924-м, Эмерсон приступает к написанию «подлинной истории» фотографии, рукопись которой (впоследствии утерянную) завершает только перед смертью. Из последних деяний Эмерсона своей эксцентричностью выделяется акт награждения им собственными медалями «Эмерсон» других фотографов, причем некоторых посмертно. Среди 57 человек, заслуживших награды, оказываются Дэвид Октавиус Хилл и Роберт Адамсон, Надар, Иполлит Баяр, Джулия Маргарет Камерон и «неизвестный французский фотограф в Париже 1865 года за изображение неизвестной леди с сигаретой» («unknown French photographer in Paris, 1865, for an unknown lady with a cigarette»).
Творчество Эмерсона закладывает фундамент нового, несентиментального типа творчества. Он дает пример фотографии, в которой правда и реализм должны заместить «красоты» рейлендеровско-робинсоновского типа, убрав из технологии создания фотографической работы все нефотографическое – от повествовательности, аллегоричности, картинности и связанных с ними приемов комбинированной печати до любой ретуши, каковую Эмерсон называет «процессом, благодаря которому хорошая, плохая или же незначительная фотография превращаются в плохой рисунок или живопись». Парадоксальным образом Эмерсон уничтожает фотокартину, чтобы утвердить на ее месте фотографику (его произведения создаются подобно печатной графике своего времени и весьма на нее похожи). Так он оказывается главным предтечей того типа пикториализма, который расцветет в американском движении Фото Сецессиона.
