Григорианская реформа: разделение на клириков и мирян
Я уже упоминал о важном движении, которое в XI веке глубоко изменило Церковь и весь христианский мир. Его назвали по имени Папы, при котором оно возникло, — Григория VII, пребывавшего в папском сане с 1073 по 1085 год. Сначала григорианская реформа была задумана папством как способ избавить Церковь от главенства светских властей и от их вмешательства в церковные дела — в частности, защитить папский престол в Риме от притязаний германского императора, — но кончилась более существенными изменениями, состоявшими в разделении клириков и мирян, Бога и кесаря, Папы и императора. Это решение было полностью противоположно тому, к которому пришло православное христианство в Византии, где правил и кесарь и Папа в одном лице, то есть император являлся своего рода Папой; оно противоречило также подходу к власти, предлагаемому в исламе, где религия и политика были слиты и Аллах главенствовал надо всем и всем управлял. В отличие от них, христианство латинского образца, особенно после григорианской реформы, декларировало некоторую автономность мирян и особые области их ответственности. Эта перестройка не выходит за религиозные рамки: миряне остаются частью Церкви, но все равно это разделение становится важным процессом, благодаря которому в Европе эпохи Реформации и в конце XIX века, вдобавок к уже выделенным в отдельную категорию мирянам, сможет возникнуть явление «светскости» как принципа разделения церковной и гражданской сферы.
Один из главных инициаторов григорианской реформы Гумберт де Сильва Кандида писал: «Клирики и миряне должны быть разделены вне Церкви, в зависимости от их занятий, точно так же, как они разделяются внутри храма, где каждой из этих категорий отводятся свое место и свои службы. Пусть миряне занимаются только своими делами — светскими, а клирики — своими, то есть делами Церкви. И для тех и для других должны быть установлены четкие правила». Кроме этого главного принципа — разделения клириков и мирян — григорианская реформа установила и внедрила в жизнь новые формы внешней организации общества. Эту внешнюю организацию определяли несколько ключевых моментов: приход, крещение детей, семья в качестве ячейки общества, христианский брак, дисциплина во время церковной службы, обуздание нравов под угрозой адских мук, молитвы за усопших (перечень дан Эрве Мартеном (Martin)). Жан-Клод Шмитт замечает, что в эту эпоху даже призраки служили для иллюстрации григорианских принципов. Что лишь подтверждает глобальное значение и важность этой реформы — одного из тех событий, которые оставят наиболее заметный и протяженный след в европейском христианском мире.
Битва пороков и добродетелей. Активизация дьявола
XI–XII века стали, кроме того, периодом глубоких изменений в верованиях и религиозной практике, что имело важное значение для всей истории Европы. Я только что упоминал о распространении воинственного духа, и ясно, что расцвет рыцарства имеет к нему прямое отношение. Весьма серьезные, хотя и символические сражения разыгрывались также в сфере души и набожности. Больше, чем когда-либо раньше, вопрос о спасении души человека стал ассоциироваться с неутихающим конфликтом — это была битва пороков и добродетелей. Добродетели изображались обычно в образе рыцарей в латах, а пороки — в виде разгульных воинов-язычников. Мир грешников в те времена как никогда страдал от посягательств дьявола: «враг рода человеческого» тогда совершенно распоясался, о нем крайне часто упоминали, и он вселял все больший ужас в человеческую душу. В эпоху, когда театр, запрещенный Церковью в раннем Средневековье, еще не возродился, а танец рассматривался как неприкрыто дьявольское занятие, в душах христиан, которые подвергались нападкам и искушениям дьявола и его демонического воинства, разыгрывается неистовое театральное действо. Сатана там правит бал. Нечистый даже вселяется в человеческое тело, порождая одержимость. Различные формы одержимости были предшественниками тех болезней, которым в конце XIX века врачи, как, например, Шарко и психологи, ставшие психоаналитиками (Фрейд), дадут светскую, научную интерпретацию, и для их «изгнания» понадобятся уже иные «заклинатели». Как писал Жером Баше (Baschet): «…дьявольский универсум позволяет выразить самые разнообразные фантазии». Дьявол запугивает и терзает человека видениями, галлюцинациями, превращениями (например, в животных) и всякими фантазиями, смысл которых в том, чтобы всеми правдами и неправдами толкнуть его на путь греха и отправить прямиком в ад. Конечно, Церковь ведет борьбу против Сатаны и Ада: в арсенале ее защитных средств заклинания, молитвы, а также Чистилище. Но в мире, где власть, как правило, тяготела к имперским формам, даже Сатана приобретает новый облик, который Данте определил как «l’imperador del doloroso regno»[19].
Народная культура
В этой Европе, где царствовал дьявол, одновременно зарождалась или возрождалась народная культура. Распространение христианства не так уж сильно повлияло на широкие массы новообращенных, в частности на мировоззрение крестьян. Церковь осуждала и преследовала некий комплекс верований и поведенческих норм, пришедших отчасти из римских времен, отчасти из варварского прошлого, снабдив их общим ярлыком: «язычество». Начиная с XI века гонения Церкви перенаправляются в основном на еретиков, а тем временем, в силу демографического и экономического подъема, миряне становятся более весомой силой, замок сеньора превращается в культурное ядро, где сеньор и его крестьяне утверждают собственный образ жизни, полностью отличный от клерикальных норм, и этот период можно считать моментом зарождения или возрождения народной культуры. Культура эта известна нам в основном по церковным текстам, которые ее осуждают. Первый большой перечень «суеверий» дан в «Декрете» Бурхарда, вормсского епископа с 1000 по 1025 год. Он описывает сексуальные извращения крестьян, ритуалы вызывания дождя, обычаи, связанные с детьми и смертью. Один пример показывает, как могут соединиться древний языческий обычай и новые христианские нормы: «Если ребенок умирает до крещения, некоторые женщины берут его труп, помещают в тайное место и протыкают колом, объясняя, что, если этого не сделать, он оживет и может наделать много зла». Жан-Клод Шмитт показал, как боязнь призраков породила верования и ритуалы, объектами которых становились и языческие, и христианские бесплотные души. Начиная с XII века Церковь представляет Чистилище местом сортировки душ на плохие и хорошие. Итак, народной культуре отчасти удалось избежать истребления Церковью; особенно это относится к явлениям, которым Церковь не предлагает никакой альтернативы, — например, к танцам или шествию ряженых. Церкви часто, но не всегда, удавалось не допускать эти процессии внутрь церковных зданий, чаще же всего они происходили вокруг церкви. Известна легенда (заимствованный христианством старый языческий сюжет о герое — победителе чудовищ) о святом Марцелле Парижском, который был епископом Парижа в V веке и убил дракона из долины Бьевры; так вот, еще в XII веке этот сюжет разыгрывался в ходе шествия вокруг собора Парижской Богоматери. Аналогично в обществе, где изустная традиция еще остается доминирующей, слегка охристианенные народные сказки внедряются в «ученую культуру». В XIX и XX веках знаменитые фольклористы, в частности в Финляндии, создают перечень сюжетов европейского фольклора, истоки которых, по их мнению, восходят к Средневековью. Перенесемся в XIII век: Жан-Клод Шмитт рассказывает о любопытном веровании, которое обнаруживалось как в Центральной Франции, так и на севере Италии: речь идет о вере в святого Гинефора, защитника детей, который был не кем иным, как псом. Потихоньку появляются и карнавальные шествия, разрешенные Церковью под нажимом верующих: например, существует описание такой процессии, прошедшей в Риме уже в XIII веке. Народная культура развивается и к XV–XVI векам приобретает еще большую праздничность. Ее проявления достигают максимального размаха в предпасхальные дни и выражаются в карнавальных битвах Масленицы и Поста, которые прекрасно изображены у Брейгеля Старшего. Народная культура, как утверждают современные фольклористы, носит выраженный общеевропейский характер, но она впитала в себя ряд важнейших черт дохристианских культур разных народов. Таким образом, она сыграла важную роль в том диалектическом единстве противоположностей, которое заложено в основе европейской истории. Кельтская, германская, славянская, альпийская и средиземноморская культуры до сих пор сохранили многие из этих своих средневековых традиций.
