Барон Штейн помог преодолеть все трудности, отправившись в Бреслау с целью склонить на свою сторону Фридриха Вильгельма. Сам Штейн не симпатизировал планам Александра относительно Польши, которые, как он считал, таили опасность для внутренней устойчивости России и несли угрозу безопасности Австрии и Пруссии. Он также сомневался в том, что поляки «со своими крепостными и своими жидами» способны к самоуправлению. Но Штейн знал, что в этом вопросе Александр был непреклонен, и стал посредником в достижении русско-прусского соглашения.
Россия выступала гарантом существовавшей на тот момент территориальной целостности Пруссии и брала на себя обязательства в том, что Восточная Пруссия и Силезия будут связаны широкой и стратегически легко обороняемой полосой территорий, отторгнутых от Варшавского герцогства. Русские также пообещали, что направят все свои силы для войны в Германии и не заключат мира до тех пор, пока Пруссия вновь не обретет ту мощь, территорию и население, которыми она обладала до 1806 г. Статья I секретных пунктов Калишского союзного договора гласила, что Пруссия получит полную компенсацию за все польские земли, отошедшие к России на востоке, за счет территорий в северной части Германии. В отличие от Наполеона, русские не могли подкупить Пруссию, предложив ей земли Ганноверского княжества, поскольку оно принадлежало их союзнику британской короне. Поэтому единственно возможным предметом компенсации могла быть Саксония, ослабление или расчленение которой было бы плохо воспринято в Вене. По этой причине Калишский договор отчасти носил строго секретный характер и таил в себе спорные вопросы на будущее.
Однако на тот момент договор явился удовлетворительной основой для русско-прусского сотрудничества. Центральным его пунктом были обязательства по восстановлению Пруссии в качестве великой державы, прежде всего для того, чтобы она могла сдерживать Францию, но также, возможно, с целью уравновешивания австрийского влияния в Германии. По этому крайне важному пункту русские взяли на себя те же обязательства, что и пруссаки. Кроме того, хотя в преамбуле к договору содержалась некоторая доля лицемерия, ее призыв «исполнить предназначения, с коими связаны спокойствие и благосостояние народов, изнуренных столь многими потрясениями и жертвами», был искренним и неподдельным. Добавив к этому дружественные отношения между Александром и Фридрихом Вильгельмом, получим все необходимые составляющие для создания прочных и продолжительных уз между двумя государствами. В действительности русско-прусский союз, заключенный в феврале 1813 г., просуществовал в той или иной форме до 1890-х гг., явившись одним из наиболее стабильных и долговечных элементов европейской дипломатии
[518].
Статья VII договора определяла в качестве приоритетной цели как для Пруссии, так и для России привлечение к союзу с ними Австрии. В последующие три месяца эта задача направляла не только дипломатию, но в какой-то мере и военную стратегию союзников. Австрия, однако, намеревалась играть по-крупному, имея для этого все основания. Австрийцы полагали, что именно на их долю пришелся наибольший объем военных операций против французов с 1793 г., и что пруссаки и русские подвели их в ряде случаев, а англичане приняли это как должное. На этот раз они собирались использовать все выгоды своего положения и не бросаться необдуманно ни в какие предприятия.
Многочисленные поражения породили среди некоторой части австрийцев пессимизм и отвращение к риску, прежде всего это касалось Франца I, от которого зависело окончательное решение о начале войны и заключении мира. Подозрительность по отношению к России пустила глубокие корни, причем традиционный страх, который внушали российская мощь и непредсказуемость, усугублялся тем обстоятельством, что австрийцы ранее перехватили часть переписки Александра с князем Адамом Чарторыйским, главным поверенным императора в польских делах, и были в курсе планов России относительно Польши. Апелляции России и Пруссии к германскому национализму, временами доходившие до призывов свергнуть князей, поддерживавших Наполеона, привели австрийцев в ярость, которая отчасти была вызвана опасениями воцарения хаоса, а также тем, что эти призывы способствовали отдалению князей из Рейнского союза, которых Вена обхаживала. Барон Штейн, основной советник Александра по германским делам, был главным пугалом для австрийцев.
С марта 1813 г., однако, Александр все больше склонялся в пользу пожеланий австрийской стороны в этом вопросе, пресекая поток подстрекательских воззваний, поступавших от русских генералов, и уступая Австрии первенство во всех делах, касавшихся Баварии, Вюртемберга и южной Германии. Важнее всего было то, что большую часть австрийской политической и военной элиты отличало глубокое неприятие факта, что Наполеон низвел Австрию до положения второсортной державы, отняв у нее часть территорий и устранив ее влияние в Германии и Италии. Учитывая наличие хорошей возможности изменить ситуацию и восстановить реальный баланс сил в Европе, большинство представителей правящего класса Австрии предпочитали этим воспользоваться, действуя по возможности мирным путем, но они были готовы в случае необходимости пойти также на риск, с которым неразрывно связана война. Министр иностранных дел Австрии граф Клеменс фон Меттерних разделял точку зрения большинства
[519].
В январе 1813 г. главная непосредственная задача для Меттерниха состояла в том, чтобы освободить Австрию от союза с французами и взять на себя роль нейтрального посредника, провоцируя Наполеона не более чем того требовало достижение этой цели. Одной из сторон такой политики был вывод корпуса Шварценберга из состава Великой армии и возвращение его целым и невредимым через австрийскую границу. Другая сторона предполагала выработку условий мира, в отношении которых Австрия могла выступать в качестве посредника. Целью Австрии была европейская система, в которой Россия и Франция уравновешивали бы друг друга, а Австрия и Пруссия возвращали себе былое могущество и оказывались в состоянии гарантировать независимость Германии. Австрийцы также очень хотели длительного и устойчивого мира и нуждались в нем
[520].
Меттерних понимал, что для достижения успеха в посреднической деятельности Австрии потребуется перестроить свою армию таким образом, чтобы она могла принять решающее участие в войне. Проблема заключалась в том, что после поражения 1809 г. и государственного банкротства 1811 г. военные расходы Австрии были сильно урезаны. От многих пехотных батальонов остался лишь костяк; ощущалась очень сильная нехватка лошадей и снаряжения; большая часть военных заводов была закрыта. Министерство финансов в 1813 г. вело упорные арьергардные бои за военные расходы, однако денежные средства даже после согласования бюджета поступали очень медленно. Кроме того, предприятия по производству оружия и обмундирования нельзя было воссоздать в одночасье, и ни один здравомыслящий предприниматель не предоставил бы австрийскому правительству кредит. Меттерних также неправильно рассчитал, сколько времени было в его распоряжении. В начале февраля он был убежден, что Наполеон не сможет собрать крупную полевую армию до конца июня. 30 мая он признал, что удивлен той «невероятной скоростью, с которой Наполеон воссоздал армию». При всех великих дипломатических дарованиях Меттерниха ему были чужды стремительность и напор, с которыми действовал Наполеон, а это могло легко расстроить все его расчеты. Подобно Пруссии в 1805 г. Австрия в 1813 г. провела длительные переговоры с обеими противостоящими сторонами прежде чем окончательно присоединиться к союзникам. Тогда политика Пруссии была полностью спутана в результате разгрома при Аустерлице. То же самое чуть не случилось с австрийцами в мае 1813 г.
[521]
