Прибытие подвижного магазина дало Пруссии достаточно времени для того, чтобы привести в порядок свою систему, предназначенную для снабжения русской армии. Как только стало ясно, что перемирие продлится несколько недель, появилась возможность разместить солдат и офицеров по квартирам. Командующие русской кавалерией всегда проявляли исключительную заботу о надлежащем питании своих лошадей, теперь же кавалерийские полки можно было перебросить в тыл, где овес имелся в изобилии. Тем временем власти Пруссии помогли Канкрину заключить подряд с частными прусскими поставщиками, которые предложили 55 тыс. суточных рационов муки и хлеба, частично в кредит и частично в обмен на бумажные рубли. На местах боевых действий большим дефицитом были телеги. Поэтому прибытие в середине июля 4 тыс. телег в составе главного подвижного армейского магазина было особенно ценно. Канкрин разбил часть телег магазина на эшелоны, которые должны были поэтапно доставлять продовольствие из Польши. Остальные телеги использовали для сбора продуктов, которые были куплены или позаимствованы у прусского населения и которые ранее не было возможности перевезти
[573].
Ко времени прибытия главного подвижного армейского магазина Александр уже успел эффективно откликнуться на просьбу Барклая по поводу денег. Он незамедлительно направил в главный штаб армии 2,5 млн. бумажных рублей, которые были изъяты из фондов министерства финансов, хранившихся в Германии
[574], и повелел Гурьеву выделить остаток суммы без промедления, заметив, что он лично засвидетельствовал, сколь неотложными были нужды армии. Получив прямой наказ от императора, Гурьев 13 июля писал Барклаю, что он уже направил к нему 4,8 млн. серебряных и 4 млн. бумажных рублей, и что дополнительные средства готовятся к отправке
[575].
С точки зрения главного штаба, проволочка Гурьева с отправкой денег, уже согласованных в военном бюджете, не имела оправдания. Разумеется, министр финансов придерживался на сей счет иного мнения. Еще до наполеоновского вторжения бюджетный дефицит мог быть покрыт исключительно за счет выпуска бумажных денег, а боязнь финансового краха была обычным явлением. Из-за войны расходная часть бюджета быстро росла, а доходная сокращалась. В 1812 г. была недополучена почти четверть ожидавшегося государственного дохода. В первом квартале 1813 г. положение дел еще ухудшилось: к концу апреля было получено лишь 54% ожидавшегося дохода. Гурьев возлагал вину на «всеобщее потрясение <…> когда народ, сверх обыкновенных прежних и вновь в 1812 г. установленных налогов, ополчениями, наборами, воинскими требованиями, нарядами и пожертвованиями, по весьма умеренному исчислению пресыщающими 200 тыс. руб., истощил все свои способы». Перед лицом грядущего крупного бюджетного дефицита все, что мог сделать Гурьев, это по возможности сократить расходы и восполнить недостающие средства за счет выпуска дополнительных бумажных денег. В апреле 1813 г. он предрекал, что в том случае, если война продолжится в 1814 г., а объем ее финансирования останется на прежнем уровне, то это грозит «осушением самых источников произрождения государственных богатств»
[576].
Хотя Гурьев опасался гиперинфляции в России, он склонялся в пользу той точки зрения, что высокий уровень экономической активности, связанной с необходимостью восстановления разрушенного в результате наполеоновского нашествия, поглотит значительную часть заново напечатанных бумажных денег. Ту же роль он отводил внешней торговле России сразу после снятия континентальной блокады и впредь. Действительно сильное беспокойство вызывал у министра финансов тот факт, что полевая армия тратила крупные суммы русских бумажных денег за границей. Ни один иностранец не пожелал бы связываться с этими деньгами, равно как не стали бы частные лица использовать их в качестве уплаты за товары и услуги, предоставленные другими немцами. Таким образом, велика была вероятность того, что все уплаченные средства были бы возвращены России для перерасчета, что могло пагубно сказаться на курсе рубля по отношению к валюте других стран.
Гурьев предупреждал о том, что в случае обрушения курса бумажного рубля, финансирование полевой армии станет невозможным. Чтобы этого избежать, он затягивал вопрос о передаче денежных средств в Главный штаб армии и вынудил Комитет министров согласиться с рядом внесенных им предложений, включая вопрос о выплате находившимся за границей офицерам и солдатам лишь половины жалованья, тогда как другую половину предполагалось выдавать по возвращении их в Россию. Отчасти справедливый довод Гурьева состоял в том, что служившие за границей солдаты и офицеры в значительной мере жили за счет доходов с земли и не нуждались в большом количестве наличных денег. Тем не менее, если бы эта мера была принята, ее влияние на моральное состояние войск легко представить: по европейским стандартам, личный состав русской армии и без того получал очень мало, принимая участие в изнурительной кампании на чужой земле, цели которой многим офицерам были не ясны
[577].
Ввиду безоговорочного приказа от императора, Гурьеву пришлось выделить средства для армии независимо от обстоятельств, но в том же направлении подтолкнули его известия о намечавшейся крупной субсидии со стороны Великобритании, на которую он уже перестал было надеяться. Отчасти это был вопрос самолюбия. Кроме того, когда война шла на территории России, министр финансов мог без большого труда обойтись собственными средствами. Возможно, именно по этой причине лишь через много месяцев после восстановления дипломатических отношений с Великобританией Александр удосужился назначить российского посла в Лондоне. Однако как только русская армия вышла за пределы империи, это дело приобрело неотложный характер: император назначил послом X.А. Ливена и в январе 1813 г. направил его в Лондон со следующим посланием, адресованным британскому правительству: «В нынешних условиях всякая посылка войск за границу потребует от меня очень больших затрат. Она связана с выплатой денег в звонкой монете, что может окончательно подорвать наш денежный курс. Это тяжело сказалось бы на финансах, и в конце концов они могли бы не выдержать подобного бремени, так как доходы государства должны в этом году значительно сократиться в результате полного разорения опустошенных врагом провинций». Ливену было приказано просить субсидию и представить британскому правительству проект «союзных бумажных денег». Эти бумаги должны были приносить проценты и подлежали выкупу сразу после войны. Они гарантировались правительствами Великобритании, России и Пруссии и предназначались для оплаты части военных расходов России и Пруссии. Проект был разработан в Петербурге при участии, в числе прочих, не только Штейна, но и английского экономиста сэра Фрэнсиса д'Ивернуа
[578].
