Главнокомандующим союзных войск был австрийский фельдмаршал князь Карл Филипп цу Шварценберг. До 1813 г. Шварценберг проявил себя в качестве искусного посла, а также способного и отважного командира дивизии. Менее впечатляющими были его заслуги по части командования более крупными воинскими формированиями. Никакие черты его характера или факты профессиональной биографии не давали оснований предполагать, что он мог сравниться с Наполеоном в качестве командующего крупной армии. Шварценберг был терпеливым, тактичным, добрым и почтенным человеком. Он верил в дело, которому посвятила себя коалиция, и служил ему бескорыстно, прилагая к этому все свои способности. Будучи вельможей, он имел соответствующие манеры, но при этом не обладал той долей личного тщеславия, которое было присуще его положению. Подобно Эйзенхауэру он умел разряжать конфликтную ситуацию, возникавшую в результате столкновения честолюбий и интересов агрессивно настроенных военнослужащих, находившихся под его командованием. Конечно же, аристократ Шварценберг бегло говорил на французском языке, являвшемся лингва-франка верховного командования союзных войск. Однако как главнокомандующему ему мешали недостаток уверенности в своих воинских дарованиях, благоговейный страх перед Наполеоном, а также тот факт, что невероятно трудно было командовать коалиционной армией равноправных великих держав, двое правителей которых настояли на том, что будут путешествовать вместе со штабом Шварценберга и предвосхищать его решения. Хотя ему часто было сложно найти общий язык с Александром, в целом Шварценберг симпатизировал российскому императору. Он разделял всеобщее мнение, согласно которому российский монарх был «хорошим, но слабым» человеком. Фридрих Вильгельм III, по словам Шварценберга, напротив, был «грубой, упертой и бестактной личностью, которую я не люблю настолько, насколько ценю несчастных, доблестных пруссаков»
[645].
При всех своих недостатках Шварценберг был лучшей кандидатурой на пост главнокомандующего. Верховный командующий должен был быть австрийцем, а не русским. Это являлось отражением зависимости союзников от Австрии в августе 1813 г., равно как и того факта, что крупнейшая армия коалиции была развернута на австрийской территории. Даже если бы австрийцы изъявили на то свое желание, — что было далеко от реальности, — сам Александр никогда не взялся бы за это дело. Если бы он желал стать верховным военным руководителем, ему стоило только заикнуться об этом после смерти Кутузова в апреле 1813 г. Некоторые из генералов подталкивали его к тому, чтобы он взял командование в свои руки, но Александру слишком не хватало уверенности в своих военных способностях, чтобы он мог на это согласиться. Вместо этого он предпочитал действовать из-за плеча фактического главнокомандующего, что ставило последнего в очень неловкое положение.
Российский император обращался со Шварценбергом с большим уважением, чем с Витгенштейном. В начале осенней кампании, например, можно даже обнаружить свидетельства того, что он советовал Витгенштейну подчиняться приказам Шварценберга, когда те расходились с приказами самого Александра. Весьма скоро, однако, вера в верховного главнокомандующего начала угасать, и император в какой-то мере вернулся к старым привычкам. Шварценберг быстро усвоил, что единственной гарантией того, что российские военачальники действительно выполнят его приказы, служили предварительные консультации с представителем Александра в штабе коалиции К.Ф. Толем и одобрение от Александра по всем принципиальным вопросам. Все это неизбежно затягивало и затрудняло процесс принятия решений столь сильным образом, что это могло иметь роковые последствия
[646].
Александр и Фридрих Вильгельм уделяли определенное время для того, чтобы выслушать мнение своих военных советников. В случае с Александром речь шла прежде всего о Барклае де Толли, Дибиче и Толе. Александр, всегда склонный доверять иностранным «военным специалистам», теперь нашел частичную замену Пфулю в лице генерал-майора А.А. Жомини, одного из наиболее уважаемых военных писателей своего времени, дезертировавшего из армии Наполеона во время перемирия. Еще большие надежды Александр возлагал на старого соперника, генерала Моро, который нанес поражения австрийцам при Гогенлиндене в 1800 г. и которого император пригласил в свое окружение, когда тот находился в ссылке на американском континенте. Для Шварценберга и его австрийских штабных офицеров плохо было одно то, что им приходилось выслушивать союзных монархов и их — русских и прусских — генералов. Необходимость считаться с мнением Моро и Жомини стала последней каплей. Главнокомандующий писал своей жене о разочарованиях, вызванных тем, что он «окружен слабовольными людьми, щеголями всех мастей, творцами странных прожектов, интриганами, идиотами, болтунами и критиканами». Михайловский-Данилевский отмечал в своем дневнике, что процесс принятия решений союзниками порой напоминал вечевое собрание и сильно отличался от четкой системы командования, которая существовала ранее, — правда, скорее в идиллических воспоминаниях мемуариста, чем в реальности, — в штабе Кутузова в 1812 г.
[647]
Если власть Шварценберга над основной, так называемой Богемской армией была условной, на две другие союзные армии она не распространялась практически вовсе. Северной армией командовал Бернадот, и она была развернута вокруг Берлина. Поскольку Бернадот де факто являлся правителем крупной и независимой страны, под его начало пришлось передать одну из двух армий, а его самого было трудно контролировать любому главнокомандующему. Так как никто в главном штабе армии не мог повлиять на действия Бернадота, единственным человеком, с чьим мнением в какой-то мере считался шведский крон-принц, оставался Александр. В любом случае всю территорию между армиями Шварценберга и Бернадота удерживал Наполеон, поэтому курьеры, посланные из одного штаба в другой, как правило, делали большой крюк к востоку, так что путь туда и обратно занимал много дней. Не слишком плодотворными оказались и попытки Шварценберга контролировать генерала Блюхера, командовавшего Силезской армией. Используя любые проволочки, апеллируя к Александру и Фридриху Вильгельму прусский генерал успешно противодействовал немалым усилиям главнокомандующего, которые тот приложил к тому, чтобы передвинуть Силезскую армию в Богемию для прикрытия правого фланга союзных сил. Лишь внутри Богемской армии Шварценберг мог отдавать прямые приказы 120 тыс. человек, которые составляли ее австрийский контингент. В Силезской и Северной армиях, однако, австрийских войск не было.
В принципе предполагалось, что передвижения союзников будут осуществляться в соответствии с планом, согласованным между 10 и 12 июля в Трахенберге русской, прусской и шведской сторонами. План ставил грандиозную задачу, согласно которой «все союзные армии должны действовать наступательно: неприятельский лагерь будет той точкой, где они сольются воедино». Если бы Наполеон начал наступление против любой армии союзников, другие две должны были атаковать его в тыл. Только Силезская армия получила развернутый приказ избегать сражения с Наполеоном, прежде всего потому, что в начале июля составители плана полагали, что ее численность будет составлять всего 50 тыс. человек. Главным архитектором Трахенбергского плана был Толь: хотя остававшаяся на тот момент нейтральной Австрия не могла присутствовать на военном совете в Трахенберге, Толь отправился в австрийский штаб, где имел продолжительные беседы со Шварценбергом и Радецким, которые согласились с основными пунктами Трахенбергского плана. По настоянию осторожной австрийской стороны план затем был изменен в одном отношении: отныне любой союзной армии предписывалось избегать столкновений с Наполеоном до тех пор, пока остальные армии коалиции не были в состоянии к ней присоединиться
[648].
