Во многих смыслах Трахенбергский план был разумен. Наполеон находился в Германии, и выбить его оттуда можно было только посредством согласованного наступления всех союзных армий. Уклонение от сражения одной из союзных армий с основными силами Наполеона, во главе которых стоял он сам, также имело смысл. Была ли эта цель достижима — это другой вопрос. Армия, вторгшаяся в Саксонию и затем отступавшая перед лицом контрнаступательных операций Наполеона, обрекала себя на изнурительные марши. Избегать сражения, когда Наполеон идет у тебя по пятам, в любом случае было проще сказать, чем сделать. Русская армия, возможно, и обладала навыками арьергардных боев и выносливостью, необходимыми для того, чтобы следовать этой стратегии. Были ли на это способны австрийская армия или прусский ландвер — спорный вопрос. В позапрошлом веке, когда еще не было ни радио, ни телефона, координировать концентрические передвижения трех армий в любом случае можно было лишь в самых общих чертах. Одни армии неизбежно должны были двигаться быстрее других. По мере сближения союзников увеличивались шансы Наполеона на то, что ему удастся использовать свое центральное положение для нанесения удара по одной из армий и сдерживания двух других на несколько решающих дней. Личности трех командующих союзными армиями делали такой исход тем более вероятным. Блюхер был отважен, агрессивен и очень склонен к риску. Он не боялся Наполеона. Шварценберг и Бернадот были его полной противоположностью во всех отношениях.
В начале кампании Александр, казалось, возлагал большие надежды на то, что Бернадот поведет решительное наступление. Возможно, к этому его подвигло чувство уважения, которое он питал к иностранным, прежде всего наполеоновским генералам. В письме к Бернадоту от 21 августа он, например, намечал планы на будущее, согласно которым шведский крон-принц мог атаковать в тыл Наполеона, по-видимому, двигавшегося на восток, взять Дрезден и Лейпциг, занять узкие проходы на пути в Богемию и даже отправить легкие части своей армии в западном направлении с тем, чтобы они спровоцировали отказ рейнских князей от союза с Наполеоном. В действительности, однако, ничто в прошлом Бернадота не давало оснований предположить, что он мог вознамериться или оказаться в состоянии провернуть столь грандиозную наступательную операцию. В течение многих лет он проявлял себя как превосходный администратор и умелый политик, но не более чем компетентный, если не сказать осторожный генерал
[649].
Бернадот также действовал в весьма стесненных обстоятельствах, некоторые из которых были политического свойства. Правящие круги Швеции, ранее предложившие ему корону, поступили так в ожидании того, что это улучшит отношения с Наполеоном и, возможно, поможет им отомстить России, как то было запланировано. Вместо этого Бернадот довел Швецию до союза с Александром, упустив блестящую возможность заполучить обратно Финляндию. Чтобы оправдать свою политику, Бернадоту пришлось выполнить обещание и забрать у датского короля Норвегию в качестве компенсации. В каком-то смысле этот шаг прочно связал его дальнейшую судьбу с коалицией, поскольку Наполеон никогда не согласился бы на ограбление своего датского союзника. Однако победа коалиции была необходимым, но далеко не достаточным условием для того, чтобы Швеция могла прибрать к рукам Норвегию. Помимо всего прочего, этот вопрос не слишком занимал входившие в коалицию великие державы. Им потребовалось бы много времени, чтобы бросить свои собственные войска против Дании. Бернадоту также посоветовали бы прочно закрепиться в Норвегии до того, как начались махинации в ходе послевоенных мирных переговоров. Все это помогает понять, почему крон-принц был столь непреклонен в своем намерении не задействовать свой шведский корпус в осенней кампании. На то была и более простая причина. Из всех войск коалиции шведы, вероятно, были слабее остальных. Если бы шведская пехота ввязалась в серьезный бой с французами, велик был шанс, что ей был бы нанесен сильный урон. Вероятным исходом могло стать возвращение Бернадота в Швецию без Норвегии и лишь с половиной армии. В этом случае его шансы взойти на престол после смерти короля оказались бы весьма призрачными
[650].
Северная армия также стояла перед дилеммой. Если бы Наполеон повел наступление против Блюхера или Шварценберга в начале кампании, и тот, и другой имели возможности для отступления. Шварценберг, например, мог отойти обратно к своим базам снабжения, крепостям и хорошо укрепленным оборонительным позициям в центральной и южной Богемии. Учитывая, что две другие союзные армии и полчища легкой кавалерии двигались французам в тыл, Наполеон мог преследовать Блюхера и Шварценберга лишь в строго ограниченных рамках. Армия Бернадота, с другой стороны, была развернута прямо напротив Берлина. Сам он, возможно, желал отступить в направлении шведских баз, располагавшихся на побережье Балтийского моря, но если бы он оставил Берлин без борьбы, то столкнулся бы с мятежом в лице прусских генералов, чьи войска составляли самую крупную часть его армии. Бернадоту было об этом известно, и поэтому он планировал отбить любую атаку французов на Берлин. Его нервозность усиливалась из-за убежденности в том, что захват столицы Пруссии является первоочередной задачей Наполеона. И он был не так уж далек от истины: Наполеон бредил Берлином и в первый месяц войны организовал два его штурма, проходивших под началом Удино и Нея. Если бы первые сражения против Богемской и Силезской армий прошли успешно, свой следующий шаг Наполеон сделал бы в северном направлении против Бернадота, имея при себе свою гвардию и большую часть прочих резервов
[651].
Силезская и Богемская армии находились в более безопасном положении, чем Бернадот, поскольку они стояли в обороне. Однако если бы Наполеона удалось выбить из Германии, их положение бы изменилось. Сразу после своего вторжения на опорный пункт Наполеона в центральной Саксонии они также оказывались уязвимыми. Что касается Шварценберга, то его войскам предстоял бы переход через Рудные горы — горный хребет, протянувшийся вдоль всей границы между Саксонией и Богемией. Две подходяще дороги из Богемии через Рудные горы вели к Дрездену и Лейпцигу. После пересечения хребта они на протяжении ста километров шли вдали друг от друга. Если бы Шварценберг направил свои наступавшие колонны по обеим дорогам и горным тропам, пролегавшим между ними, существовала вероятность того, что Наполеон внезапно атаковал бы один из его флангов до того, как остальные части армии смогли бы прийти на выручку. Быстрые поперечные перемещения по крутым лощинам и извилистым горным тропам Рудных гор были затруднительными даже для курьеров, не говоря уже о крупных скоплениях войск. С другой стороны, если бы Шварценберг попытался сконцентрировать большую часть своей армии всего на одной дороге, у него возникли бы проблемы с логистикой, и его колонны стали бы двигаться очень медленно. Это увеличивало вероятность внезапной атаки Наполеона на передовые дивизии коалиционной армии, пока части Шварценберга тащились длинной вереницей через горы
[652].
