Среди правящих кругов России не было секретом, что Александр I был невысокого мнения о М.И. Кутузове. Капитан Павел Пущин из Семеновского полка в своем дневнике писал, что новый главнокомандующий «был призван командовать полевой армией волей народа, почти что вопреки воле императора». Сам Александр I писал сестре, что альтернативы М.И. Кутузову не существовало. М.Б. Барклай неудачно действовал в Смоленске и утратил всяческое доверие в армии и петербургском свете. На Кутузова явно падал выбор петербургских и московских дворян: и те, и другие избрали его командиром своего ополчения. Император отмечал, что из различных кандидатур ни одна, по его мнению, не подходила на эту роль: «Я не могу поступить иначе, кроме как остановить свой выбор на том, кто получил всеобщую поддержку». В другом письме своей сестре он добавлял, что «выбор пал на Кутузова как на самого старшего по званию, что позволяет Беннигсену служить под его началом, к тому же они хорошие друзья». Александр I не произнес этого вслух, но, возможно, полагал, что в обстановке 1812 г. было бы опасно игнорировать пожелания общества: к тому же, если бы армию постигла неудача, было бы даже лучше, что главнокомандующий, по всеобщему признанию, был выбран общественным мнением, а не волей монарха
[307].
После 1812 г. М.И. Кутузов, благодаря стараниям Л.Н. Толстого, стал иконой русского патриотизма. Историография сталинской эпохи затем возвела его в ранг военного гения, превосходившего Наполеона. Конечно, все это вздор, но важно не уйти слишком далеко в противоположном направлении, не отдав должного талантам Кутузова. Новый главнокомандующий был харизматическим лидером, умевшим снискать доверие и любовь своих людей. Он являлся ловким и дальновидным политиком и переговорщиком. Но он также был и умелым, храбрым и опытным солдатом. То, как он сумел заманить в ловушку и уничтожить основные силы турецкой армии зимой 1811/1812 г., выгодно отличалось от всех предыдущих усилий, предпринятых русскими генералами в 1806–1811 гг. В 1805 г. он умело и хладнокровно увел российскую армию с очень опасной позиции, в которой она оказалась после австрийской капитуляции в Ульме. Послушай Александр I совета Кутузова до Аустерлица, катастрофы удалось бы избежать и кампания 1805 г. могла бы завершиться победой
[308].
Главной проблемой М.И. Кутузова являлся его возраст. В 1812 г. ему было 65 лет, и он вел спокойную жизнь. Хотя он все еще мог держаться в седле, но предпочитал перемещаться в экипаже. Он не стал бы, подобно А.У. Веллингтону, скакать по полю боя, оказываясь всегда в самом нужном месте. Кампания 1812 г. требовала огромного физического и умственного напряжения, и временами возникали сомнения, что у Кутузова хватит сил. Временами он обнаруживал свойственное пожилым людям нежелание рисковать и чрезмерно напрягать свои силы. Со временем также стало ясно, что М.И. Кутузов не разделял взгляды Александра I на большую стратегию России и освобождение Европы. Это не имело значения в первой половине 1812 г., но стало важным во время отступления Наполеона из Москвы.
Хотя назначение М.И. Кутузова, несомненно, принесло с собой серьезные улучшения, оно не решило всех проблем в структуре русского командования и даже создало ряд новых. М.Б. Барклай де Толли лояльно отнесся к назначению Кутузова, понимая его необходимость, однако тот поток критики, который на него обрушился, сделал его очень чувствительным к проявлениям пренебрежительного равнодушия со стороны своего нового командира, и это не замедлило дать о себе знать, особенно в общении с новым начальником Главного штаба объединенных армий Л.Л. Беннигсеном. В то же время, хотя замена М.Б. Барклая М.И. Кутузовым явилась серьезной уступкой русскому национальному чувству, она вовсе не удовлетворила главных вдохновителей «русской партии» внутри главной ставки — П.И. Багратиона и А.П. Ермолова. Возможно, Багратион сам грезил о должности главнокомандующего, хотя в это с трудом верится, учитывая, что сам он знал о том, сколь малым расположением Александра I он пользовался. Разумеется, Багратион также был невысокого мнения о способностях Кутузова. Что же касается нового главнокомандующего, то он питал уважение к Багратиону как полевому командиру. Подобно Барклаю, он ценил талант Ермолова, но справедливо сомневался в его лояльности
[309].
Однако проблему представляла не только структурная организация армии, но и личные взаимоотношения между отдельными генералами. С точки зрения нового главнокомандующего, было бы рационально установить контроль над 1-й и 2-й Западными армиями и подчинить входившие в их состав семь пехотных и четыре кавалерийских корпусов себе и главе своего штаба Л.Л. Беннигсену. Однако сделать это означало понизить в звании и подвергнуть общественному унижению М.Б. Барклая, П.И. Багратиона и их штабы. Это шло вразрез с представлениями правящих кругов царской России. Это также потребовало бы согласия императора, так как именно он назначил обоих генералов и создал армии, которыми они командовали. Однако сохранение обеих армий создавало причудливую структуру командования. Оно также делало неизбежным конфликт между Главным штабом и штабами Барклая и Багратиона. В частности, Барклай вскоре обнаружил, что Главный штаб вмешивается в действия офицеров его штаба и отдает прямые приказы некоторым частям его армии.
В этом случае также имело место переплетение служебных и личных отношений. Нового начальника Главного штаба Л.Л. Беннигсена с трудом удалось убедить вступить в эту должность и то после того, как М.И. Кутузов сделал особенный акцент на том, что это было желание императора. В своей обычной манере Александр I, возможно, хотел использовать Беннигсена для того, чтобы следить за Кутузовым. Несомненно, он гораздо больше верил в способности Беннигсена, равно как и в его силы. В оправдание Александра можно сказать, что М.И. Кутузов и Л.Л. Беннигсен в течение многих лет, предшествовавших 1812 г., были хорошими друзьями, поэтому император не ожидал, что всего за один год они станут заклятыми врагами. Кутузов всегда с подозрением относился к любому своему подчиненному, который потенциально мог присвоить себе его лавры. С другой стороны, Беннигсен был чрезвычайно гордым человеком и имел твердое убеждение в том, что являлся гораздо более искусным генералом, чем Кутузов, не говоря уже о Барклае. Следуя освященной веками традиции, Кутузов, ощущая себя в изоляции, стал все более полагаться на совет и поддержку К.Ф. Толя, своего давнего протеже. Для Л.Л. Беннигсена был несносен уже один тот факт, что предпочтение отдавалось каким бы то ни было советам, помимо его собственных, но, оказавшись на вторых ролях из-за какого-то самонадеянного полковника, он был просто взбешен
[310].
