С самого 1812 г. не утихают споры о точном количестве войск, которое каждая из сторон привела с собой на Бородинское поле. Отчасти это вызвано довольно детским желанием историков воспеть доблесть армии той или иной стороны, показав, что она находилась в меньшинстве. У русских, разумеется, было больше людей, но только в том случае, если принимать в расчет 31 тыс. человек ополчения из Москвы и Смоленска, которые были вооружены преимущественно вилами и топорами и не имели военной подготовки. Ополчение не было полностью бесполезным, потому что выполняло такие вспомогательные функции как переноска раненых и служба в военной полиции. Но эти ополченцы не могли и на самом деле не принимали какого-либо участия в сражении. Если полностью сбросить со счетов ополченцев, у Наполеона, возможно, имелось некоторое численное превосходство: порядка 130 тыс. солдат его армии выступили против около 125 тыс. русских. У Наполеона был несомненный перевес, если сбросить со счетов также 8,6 тыс. казаков российской армии. Хотя они и приносили гораздо больше пользы, чем ополченцы, нельзя было полагаться на то, что казаки на поле боя смогут выстоять против регулярной кавалерии, не говоря уже о пехоте
[323].
Что касается качества регулярных подразделений обеих армий, то даже те солдаты, которые в начале кампании были новобранцами, теперь могли рассматриваться почти что как опытные воины. За десять недель суровых маршей и сражений все неженки к тому моменту уже давно выбыли из рядов армии. Единственным исключением были 13,5 тыс. человек в составе четвертых (т. е. рекрутских депо) батальонов под командованием генерала М.А. Милорадовича, которые примкнули к Кутузову за день до сражения и были распределены между полками Первой и Второй армий. Эти люди имели должную подготовку, но, как это обычно бывает в армии в мирное время, учебные стрельбы велись в ограниченном объеме из-за нехватки свинца, и никто из них никогда не стрелял, будучи охвачен гневом. С другой стороны, элитные подразделения обеих армий были представлены в полном составе. Применительно к российской армии это были лейб-гвардейские и гренадерские полки. В наполеоновской армии к таким подразделениям относились гвардия, I корпус Даву, а также многие превосходные немецкие и французские полки тяжелой кавалерии
[324].
Две армии готовились к бою по-разному, что отражало их различную природу, но обе имели хороший стимул и с нетерпением ждали начала сражения после многих недель успевших всем надоесть маршей. Когда перспектива решающего сражения, которое так часто и на протяжении стольких недель откладывалось, стала реальной, обе стороны знали, что ставки очень высоки.
М.И. Кутузов приказал, чтобы знаменитая Смоленская икона Божьей Матери, вывезенная из города, была пронесена перед рядами всей его армии. Сегюр вспоминал, что религиозное шествие было видно из штаба Наполеона: они могли видеть, как «Кутузов в окружении самых высокопоставленных лиц духовного и военного звания расположился в центре процессии. Он заставил священников и архимандритов надеть на себя те роскошные и величественные знаки отличия, которые достались им по наследству от греков. Они шли впереди него, с благоговением неся символы своей религии». Кутузов умел мастерски общаться с солдатами на доступном им языке, но, своими глазами видевшие объятый пламенем Смоленск и другие русские города, они едва ли нуждались в призывах стоять до последнего за родную землю и веру
[325].
Французская армия образца 1812 г., напротив, носила всецело светский характер, сохранив многие республиканские нормы 1790-х гг. Более того, в рядах наполеоновской армии на Бородинском поле было несколько десятков тысяч поляков, немцев и итальянцев. Поэтому в приказе Наполеона, зачитанном в тот день командирами его армии своим подчиненным, ничего не говорилось ни о религии, ни о патриотизме. Он взывал к гордости и уверенности, которые им следовало почерпнуть из своих прошлых побед, говорил о славе, которую они обретут в глазах грядущих поколений, одержав победу в сражении «под стенами Москвы». Более прозаично, но весьма актуально было то, что в приказе подчеркивалась необходимость победы: «Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение в отечество»
[326].
В середине дня 6 сентября, пока Наполеон рассматривал позиции русских, находясь неподалеку от Бородино, к нему подошел маршал Л.Н. Даву с предложением оставить план фронтального штурма армии П.И. Багратиона, а вместо этого распорядиться о движении 40 тыс. человек в составе корпусов Ю.А. Понятовского и Л.Н. Даву в сторону Старой Смоленской дороги, чтобы окружить русских с левого фланга и нанести фланговый удар. В принципе это была хорошая идея. Наполеону была нужна решительная победа, и у него были основания сомневаться в том, что этого можно достичь посредством фронтального удара. Прочность и упорство русских войск уже успели стать легендой. Фланговый маневр мог превратить бой из сражения на истощение в схватку с применением маневрирования, что могло только сыграть на руку Наполеону.
Тем не менее император поступил правильно, отклонив предложение Даву. Учитывая качества легкой кавалерии русских, фланговый маневр вряд ли бы застал их врасплох, а угроза флангу М.И. Кутузова могла просто-напросто заставить его собрать лагерь, чего, после столь длительного преследования, так опасался Наполеон. Передислоцирование корпуса Даву для совершения подобного маневра в тех условиях потребовало бы крупномасштабных перемещений в темноте по лесистой местности на правом фланге французов, что было верным средством вызвать хаос. Более того, стратегия русских по изматыванию наполеоновской армии начала приносить плоды. На более раннем этапе кампании он мог бы с легкостью бросить 40 тыс. человек на выполнение подобного маневра, но сейчас он не мог позволить себе взять столь большую погрешность на риск и ошибку
[327].
Бородинское сражение началось ранним утром 7 сентября. Около шести часов утра русский лейб-гвардии Егерский полк был выбит из деревни Бородино и с тяжелыми потерями отступил за р. Колочу. Французы, имевшие численное превосходство, атаковали в тот момент, когда туман еще не рассеялся. Одно из двух: либо полк не должен был оставаться на столь уязвимой и изолированной позиции, либо он не сумел принять должные меры предосторожности. М.Б. Барклай полагал, что первое было вернее, и настаивал на том, что в отступлении егерей был виноват М.И. Кутузов. Однако, согласно ходившим в армии слухам, вина за поражение часто возлагалась на командиров полка. Французские подразделения, занявшие Бородино, преследовали лейб-егерей и за р. Колочей, попали в засаду и отступили с тяжелыми потерями, так что с тактической точки зрения бой окончился вничью. Более значимым было то, что эта стычка позволила французской артиллерии, обстреливавшей редут Раевского, выдвинуться вперед и занять превосходные позиции, чтобы обстреливать линии русских продольным огнем. Этот первый удар, нанесенный по северной части линии русских, также мог убедить Кутузова в том, что Наполеон в конечном итоге мог ударить по его правому флангу. Если это было так, то колебания Кутузова по поводу того, отправлять или нет Остермана и Багговута в южном направлении, могли только усилиться
[328].
