– Тише ты! А то новый обидится и улетит.
– В смысле этот мой любимец! – быстро исправился парень. – Обещаю, что не стану его давить.
– Уж постарайся.
Они оба улыбались как дурачки. Их переполняло такое счастье, что Плач Мечтателя окрасился ему под стать. Если бы только настоящий Плач можно было так легко изменить!
– Наверное, это к лучшему, – задумался Лазло.
– М-м?
– Угу-м. Иначе я бы не смог прекратить тебя целовать. Уверен, мы бы до сих пор этим занимались.
– Это было бы ужасно, – ответила девушка и мягко подкралась ближе, проводя рукой линию вдоль центра его груди.
– Отвратительно, – согласился он.
Сарай подняла лицо, готовясь продолжить с того места, на котором они остановились, и Лазло захотелось вновь в ней растаять, вдыхать ее нектар и розмарин, ласкать шею зубами и заставлять губы изгибаться в кошачьей улыбке.
Его поражало, что он может вызвать улыбку у девушки, но в голове всплыло галантное напоминание, что он должен приложить все усилия, чтобы вызвать ее и другими способами.
– Я подготовил для тебя сюрприз, – сказал он, прежде чем Сарай успела его поцеловать и свести на нет все добрые намерения.
– Сюрприз? – скептически спросила она. По ее опыту, сюрпризы не предвещали ничего хорошего.
– Тебе понравится, обещаю.
Лазло взял ее под руку, и они побрели по рынку Плача Мечтателя, где, затесавшись среди обыденных вещиц, была такая диковинка, как ведьмин мед, который должен наделять прекрасным певческим голосом. Ребята попробовали его, и их голос действительно изменился – но только на несколько секунд. А еще были жуки, которые пережевывали драгоценные камни лучше, чем любой ювелир мог их разрезать, и бесшумные горны: если в них подуть, они укрывали таким громким одеялом тишины, что можно было заглушить гром. А еще зеркала, показывающие ауру того, кто в них смотрел. К ним в наборе шли карточки, на которых объяснялось, какой цвет что значит. Ауры Сарай и Лазло приобрели одинаковый оттенок – фуксии, – расположенный ровно между розовым – «похоть» и красным – «любовь». Прочитав это, Лазло покраснел почти до такого же оттенка, в то время как щеки Сарай стали фиолетовыми.
Они увидели кентавра с его дамой; она держала зонтик, а он – авоську, и они выглядели как обычная пара, вышедшая на прогулку, чтобы купить овощей на ужин.
А еще увидели отражение луны в ведре с водой – и плевать, что на дворе день, – но она была не для продажи, а бесплатной – для любого, кто сможет ее поймать. Там были засахаренные цветы и кости иджи, золотые безделушки и резные изделия из лиса. Даже была лукавая старушка с бочонком, полным яиц тривахнидов. «Закопайте во дворике врага», – посоветовала она им, противно хихикая.
Лазло вздрогнул. Рассказал Сарай о тривахниде, которого видел в пустыне. Они остановились, чтобы съесть по щербету, из бокала. Сарай поведала ему о бурях Ферала и как они ели снег с полными ложками варенья.
Они пошли дальше, не прекращая беседы. Сарай рассказала об Орхидейной ведьме и о Костре, которые ей как младшие сестры, а Лазло рассказал об аббатстве и фруктовом садике, где он однажды играл в тизерканского воина. Они замерли перед рыночной палаткой, с виду ничем не примечательной, но юноша так ликовал, что Сарай присмотрелась.
– Рыба? – вопросила она. – Это же не мой сюрприз, правда?
– Нет. Я просто люблю рыбу. Знаешь почему?
– Потому что она вкусная? – рискнула предположить Сарай. – Если вкусная. Я никогда не пробовала рыбу.
– В небе рыба редко встречается.
– Вот-вот, – кивнула девушка.
– Она может быть вкусной, – сказал Лазло, – но лично я в долгу именно перед испорченной рыбой.
– Испорченная рыба. В смысле… гнилая?
– Не совсем. Просто несвежая, но это незаметно. Ты ее ешь, и потом тебе становится плохо.
Сарай выглядела крайне озадаченной:
– Ясненько.
– Ничего тебе не ясно, – улыбнулся Лазло.
– Честно говоря, да, – не спорила девушка.
– Если бы не эта испорченная рыба, – тихо проговорил он, словно делился секретом, – я бы стал монахом.
Даже несмотря на то что Лазло сам вел к этому разоблачению, решив подурачиться, произнеся слова вслух, ему стало как-то не до шуток. Возникло чувство, что в тот день, когда его отправили в библиотеку, он чудом избежал неминуемого. Почти те же ощущения у него возникли, когда шелковые сани пересекли некий невидимый барьер и призраки начали испаряться.
– Я бы стал монахом, – повторил он уже с неприкрытым ужасом. Лазло взял Сарай за плечи и убедительно заявил: – Я очень рад, что не стал монахом.
Она до сих пор понятия не имела, о чем он говорил, но чувствовала, что для него это важно.
– Я тоже рада, – чинно произнесла девушка, не зная, смеяться ей или нет. Если в мире и существовал статус – «не-монах», достойный празднования поцелуями, то это он.
Поцелуй вышел удачным, но не настолько поглощающим, чтобы создавать дерево. Сарай снова открыла глаза – такая мечтательная и томная, как фраза, наполовину переведенная на новый прекрасный язык. Рыбная палатка исчезла. На ее месте возникло что-то другое. Черный шатер с золотыми литерами.
«Почему бы не полетать?» – прочитала она. Почему бы не полетать? Она не видела поводов отказываться.
Почему бы не полетать?
Сарай радостно повернулась к Лазло. Вот и сюрприз!
– Крылотворцы! – воскликнула девушка и снова его поцеловала.
Они зашли рука об руку в черный шатер, но оказались в просторном светлом дворике под открытым небом. Со всех сторон их окружали балконы, и повсюду стояли манекены в диковинных нарядах – костюмах из перьев и платьев из дыма, тумана и стекла. Все шли в наборе с очками – как у Солзерин, только более странными, со светящимися желтыми линзами и загадочными часовыми механизмами. У одних даже был хоботок бабочки, свернувшийся, как побеги папоротника.
И, естественно, каждый манекен был украшен восхитительными крыльями.
К хоботку шли крылья бабочки. Одна пара была оранжевой, как закат, с кончиками в виде хвоста ласточки и черной окаемкой. Вторая – переливающимся чудом из изумрудного и индиго, с рыжеватыми пятнышками, как кошачий глаз. Там даже были крылья мотылька, но бледные, как луна, а не сумеречные, как у мотыльков Сарай. Каких вариаций там только не было: и как у птиц, и как у летучих мышей, даже как у летучей рыбы! Сарай замерла перед одними, покрытыми мягким оранжевым мехом.
– Что это? – поинтересовалась она, проводя по ним рукой.
– Лисьи крылья, – ответил Лазло, словно ей стоило бы и самой догадаться.
– А-а, лисьи крылья. Ну конечно. – Сарай задрала подбородок и решительно заявила: – Сударь, мне, пожалуйста, лисьи крылья!
