– Все могло закончиться гораздо хуже, – сказал Лазло с ощущением, которое возникает, когда ты на волосок от смерти.
А затем, словно в ответ, земля пошла глубокой трещиной и сбила его с ног.
* * *
Дрейв втиснул свой заряд в брешь в якоре, проделанную алкагестом Тиона. Он отнесся к мезартиуму как к камню, поскольку только с ним и работал: склоны гор, шахты. Для него якорь был маленькой горой, и он хотел проделать в ней дыру, чтобы открыть доступ к внутреннему механизму – сделать быстро то, что Тион делал медленно, тем самым выиграв награду.
Но мезартиум не камень, а якорь не гора. Он оставался неуязвимым, и основная сила удара, встретившись с непроницаемой преградой сверху, не имела выбора – только направиться… вниз.
* * *
Звон в ушах Лазло перебил новый звук – или это чувство? Грохот, рев – он ощущал его в собственных костях.
– Землетрясение! – воскликнул он.
Пусть почва под их ногами и служила полом для города, но она также была крышей – крышей для чего-то огромного и глубокого: не нанесенного на карту мира из мерцающих туннелей, по которым текла Узумарк и в чьих закрытых пещерах плавали темные и мифические чудовища. Никто не знал, как глубоко они уходили, но теперь, оставаясь невидимыми, сложные подземные слои начали рушиться. Их оплот раскололся под действием взрыва и уже не мог поддерживать вес якоря. Линии разлома разошлись замысловатой паутиной, напоминающей трещины в штукатурке. Гигантские трещины в штукатурке.
Лазло едва мог стоять на ногах. Он никогда не присутствовал при землетрясении. Это все равно что стоять на поверхности барабана, пока кто-то бил по нему тяжелыми кулаками без всякого ритма. Его кидало на землю при каждом сотрясении, и он с тошнотворным изумлением наблюдал, как трещины вырастают в зияющие разломы, которые с легкостью могли бы проглотить человека. Лазуритовая брусчатка начала сгибаться. Камни по краям сместились к центру и исчезли, а разломы стали расщелинами.
– Стрэндж! – взвыл Руза, оттаскивая его назад. Лазло попятился, но взгляда не отводил.
Понимание, что произойдет дальше, ударило его как молотком. Его изумление сменилось ужасом. Он наблюдал за якорем. Увидел, как тот вздрогнул. Услышал скрежет камня и металла, когда земля начала проваливаться. Огромный монолит накренился и стал смещаться вниз, измельчая древние слои камня, разрывая их словно бумагу. Звук был душераздирающим, а апокалипсис перестал казаться спокойным.
Якорь переворачивался как корабль.
И наверху, с мерзким рывком, цитадель Мезартима отцепилась от неба.
63. Невесомость
Ферал спал в кровати Руби.
Руби и Спэрроу облокотившись на садовую балюстраду, наблюдали за пожаром в городе.
Минья находилась в сердце цитадели, ее ноги свисали с края выступа.
Сарай лежала на своей террасе, глядя на Плач внизу.
За всю их жизнь цитадель ни разу не качалась, разве что легонько на ветру. А теперь, без всякого предупреждения, она подскочила. Горизонт накренился как картинная рама на стене. Их желудки поднялись к горлу. Пол исчез из-под ног. Они потеряли опору. Это похоже на полет. Одну или две очень долгие секунды они парили в воздухе.
Затем гравитация заявила на них свои права. И швырнула в сторону.
Ферал проснулся, упав с кровати. Его первая мысль была о Руби – первая, растерянная мысль, не скинула ли она его с матраса; а вторая, когда он покатился… вниз?… все ли с ней в порядке. Парень врезался в стену, ударившись головой, и с трудом поднялся.
– Руби! – крикнул он. Никто не ответил. Он был один в ее комнате, а ее комната…
…накренилась?
Минью отбросило с прохода, но она успела схватиться за край кончиками пальцев. Так она и повисла в огромной сферической комнате, метрах в пятнадцати над полом. Ари-Эйл стоял неподалеку, не подвергнутый влиянию наклона, как и гравитации или необходимости в воздухе. Его действия ему не принадлежали, в отличие от мыслей, и, хватая Минью за запястья, юноша с удивлением обнаружил в себе противоречивые чувства.
Он ненавидел ее и желал ей смерти. Чувства касались не девочки – если не считать, что именно она не давала ему раствориться в ничто. Если Минья умрет, он прекратит свое существование.
Втаскивая Минью обратно в проход, Ари-Эйл осознал, что не хотел бы прекращать существование.
В саду. На террасе. Три девушки с лиловыми губами и цветами в волосах. Руби, Спэрроу и Сарай парили в невесомости, но рядом не было стен или призраков, чтобы их поймать.
Или, если точнее, призраки стояли поблизости, но волеизъявление Миньи было слишком строгим, чтобы позволить им выбор, который мог бы перед ними возникнуть: поймать божьих отпрысков и не дать им упасть в небо. Бахар бы помогла, но у нее не было такой возможности. Она могла только наблюдать.
Руки цеплялись за металл, за сливовые ветки.
За воздух.
И одна из девушек – грациозная во всем, даже в этом – соскользнула прямо с края.
И упала.
Полет к Плачу выдался долгим. Ужасными были только первые секунды.
Ну… и последние.
64. В какой версии Вселенной
Лазло все видел. Он ошеломленно смотрел на это невообразимое зрелище – цитадель отклонилась от своей оси, – и вдруг, сквозь раздувающийся дым и грязь он заметил, как что-то с нее упало. Крошечная далекая точка. Пылинка, птица.
«Сарай», – подумал он, но тут же пресек эту мысль. Все это было нереально, с оттенком невозможного. Что-то упало, но точно не она, а гигантский серафим попросту не мог крениться.
Но именно это и происходило. Он будто наклонился в попытке лучше рассмотреть город внизу. Делегаты спорили о предназначении якорей, предполагая, что они не давали цитадели улететь. Теперь им открылась правда. Якоря не давали ей упасть. Но это в прошлом. Цитадель медленно кренилась, все еще поддерживаясь силой магнитных полей восточного, западного и южного якорей, но она потеряла равновесие, как столик со сломанной ножкой. Если продолжится в том же духе, серафим упадет.
Серафим рухнет на город. Отдача будет невероятной. Ничто ее не переживет. Лазло видел, как все случится. Плачу придет конец – и всем его жителям. Ему придет конец, как и Сарай, мечтам, надеждам.
И любви.
Не может этого быть! Нельзя, чтобы все так закончилось! Лазло еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным.
Катастрофа в небе казалась далекой, медленной, даже безмятежной. А вот на земле – нет. Улица расщеплялась. Тонущий якорь прокладывал себе путь через пласты коры и осадочных пород, паутинистые трещины встречались и соединялись в ямы, скидывая куски земли и камня во мрак внизу, где верхняя пена Узумарк начала освобождаться от туннелей. Этот рев, этот гром! Больше Лазло ничего не слышал и не чувствовал. Казалось, что они поселились внутри него. Но, невзирая на все это, юноша не мог отвести глаз от якоря.
