Звуковая волна ударила по крикам и поглотила их. Будто один цвет перекрыл другой. Ненависть – черная, страх – красный, а му́ка… она голубая. Не голубая как васильки, крылья стрекозы или небеса, и не как тирания или неминуемая гибель. Это цвет ушибленной плоти и штормовых морей, мрачный и безнадежный, как глаза мертвой девушки. Это страдания, и на дне всего, как последний глоток в чашке, в душе Плача не было правды глубже, чем эта.
Богоубийца и Азарин прибыли в Ветропад как раз в ту секунду, когда взревел Разалас. Они проталкивались через толпу. Звук боли настиг их даже раньше, чем они увидели…
Увидели Лазло и что он держал в руках – тонкие безвольные конечности, огненные кровавые цветы, коричную россыпь волос и правду, которая в этом крылась. Эрил-Фейн оступился. Его вздох был гибелью маленькой храброй надежды, росшей в его позоре. Когда Лазло оседлал Разаласа, все так же прижимая Сарай к груди, Богоубийца упал на колени как падший в бою воин.
Разалас взлетел. Его крылья подняли бурю из грязи, и людям пришлось закрыть глаза. В темноте за своими веками все видели одно и то же: темную дыру, поглотившую мир.
Азарин присела рядом с мужем. С дрожью обняла его за плечи. Женщина прильнула к его спине, прижалась лицом к шее и заплакала за них обоих. Эрил-Фейн вздрогнул, когда ее слезы обожгли ему кожу, и что-то внутри него сдалось. Он крепко прижал руки Азарин к своей груди и спрятал лицо в ее ладонях. А потом, прямо там, за все потерянное и украденное, как у него, так и им за те долгие годы, Богоубийца заплакал.
Сарай все видела, но ничего не могла сделать. Когда Лазло снял ее тело, она даже не могла последовать за ним. Последний невидимый швартовный трос порвался, и она отправилась в вольное плавание. Тут же появилось ощущение… что она расщепляется. Казалось, будто она снова умирает. Сарай вспомнила сон о махалате, когда она развоплотилась и все физические ощущения исчезли, кроме одного, плотного и твердого: руки Лазло в ее ладони.
Но не теперь. Туман забрал тело и бросил ее душу. Сарай кричала ему вслед, но крики звучали бесшумно даже для нее, и со вспышкой металла и вихрем дыма он исчез.
Сарай осталась одна в своем окончательном угасании, ее душа рассеивалась в серном воздухе.
Как облачко пара во фруктовом саду, когда больше нечего сказать.
67. Смирение с невозможным
Город наблюдал за подъемом нового бога в небеса, а цитадель наблюдала за его приближением.
Ловкий блестящий монстр рвался ввысь, взмах за взмахом, подальше от бушующего неугомонного дыма вокруг крыш Плача. Луна наконец зашла; скоро наступит рассвет.
Руби, Спэрроу и Ферал стояли на краю сада. Их бледные лица были охвачены горем, как и сердца. Их несчастье пока было невнятным, спутанным от потрясения. Ребята только начинали понимать суть своего задания: поверить, что это действительно произошло, что цитадель действительно накренилась.
И что Сарай действительно упала.
Видела ее только Спэрроу, и то краем глаза. «Как падающая звезда», – сказала девушка, давясь всхлипами, когда они с Руби наконец отцепились от балюстрады и сливовых веток, которые спасли их от той же участи. Руби качала головой, отрицая, отторгая правду – медленно, машинально, словно не могла остановиться. Ферал крепко обнимал ее. Их прерывистые всхлипы слились воедино. Юноша наблюдал за террасой Сарай, ожидая, что та выйдет в любую минуту. Моля, чтобы она это сделала. Его мысленное «Ну же, давай!» стало негласным скандированием, совпадающим с качанием головы Руби. Но в глубине души он знал: если бы существовала хоть малейшая возможность, что она там – что Сарай все еще тут, – он бы уже мчался по коридору, чтобы увидеть ее собственными глазами.
Но Ферал стоял на месте. Он просто не мог этого сделать. Его нутро уже знало то, с чем отказывался мириться мозг, и он не хотел ничего доказывать.
Только Минья не цепенела от недоверия. Как и не выглядела страдающей от горя или любого другого чувства. Она стояла у аркады, выйдя в сад всего на пару шагов, ее маленькое тело обрамляла открытая арка. Лицо ничего не выражало, кроме отдаленной… бдительности.
Будто Минья к чему-то прислушивалась.
Чего бы она ни ждала, это определенно был не шорох крыльев. Когда тот раздался, рассекая воздух, приправленный изумленными криками остальных, Минья часто заморгала и вышла из своего транса. Увидев источник звука, поднимающийся над садом, она испытала такой шок, что задержала дыхание.
На секунду все призраки в цитадели почувствовали, что ее хватка ослабла. Но это быстро прошло. Минья вновь заявила на них свое право, усилив хватку, но каждый призрак все равно ощутил мимолетное дуновение свободы. Какая мука! Словно перед ними открыли дверь клетки – и тут же закрыли. Раньше такого не случалось. Эллен могли подтвердить, что за пятнадцать лет воля Миньи ни разу не дрогнула, даже во сне.
Вот насколько масштабным было ее изумление при виде молодого человека и монстра, поднимающегося над головами Руби, Ферала и Спэрроу, чтобы с широкими взмахами крыльев приземлиться в клумбу цветов анадны прямо посреди сада. Белые лепестки закружились как снежная вьюга, а спутанные волосы девочки взметнулись от лица, пока она щурилась против ветра.
Мезартим. Мезартиум. Человек и монстр, оба незнакомцы, оба голубые. Не успев понять, «кто» и «как», Минья осмыслила все последствия существования Лазло и подумала, что это все меняет.
Но прежде всего, обнаружив решение проблемы Плача и ее собственной она почувствовала не облегчение, а определенную потерю контроля – медленную, уверенную и разрушительную, как утечка, которая украдет весь воздух из ее мира.
Она все равно держалась как королева на военной доске. Глаза сузились до щелочек, как термолокаторы гадюки, пока девочка наблюдала за прибытием чужаков.
Лазло слез на землю. Сначала он заметил троицу – их охваченные горем лица у садовых перил – и уж конечно не обошел вниманием призраков, но именно Минью искал его взгляд, и именно к ней он пошел с Сарай, прижатой к груди.
Все увидели, кого он держит, ее сломанную оболочку, розовую, красную и коричную, такую невыносимо прекрасную на фоне его голубой кожи. Руби первой не выдержала и хрипло, с содроганием вскрикнула. В ее впалых глазах блеснули красные рубины. Кончики пальцев обратились десятью горящими свечками, а она даже не заметила. Скорбь Спэрроу проявилась в увядании цветов вокруг ее ног. А они даже не знали, что дар девушки может работать наоборот – высасывая жизнь из всех растений, которых она касалась. Ферал неосознанно призвал снопы туч, соединившихся вокруг них, закрыв собой небо, горизонт, Пик и сузив мир до этого места – этого сада, и только сада.
Лишь Минья оставалась целеустремленной. И когда Лазло подошел, ее призраки заняли боевую позицию.
Дюжина стояла в разных точках сада, многие прятались в галерее, полные готовности отразить вторжение. И хотя взгляд Лазло не отрывался от Миньи, он почувствовал их присутствие позади себя. Увидел их позади нее, через аркаду. И когда мертвые жители Плача откликнулись на зов госпожи, двигаясь к аркам, которые вот уже пятнадцать лет служили проходами между садом и галереей, Лазло закрыл их.
