– А еще прекрасную и кишащую монстрами, – напомнила она.
– Прекрасную и кишащую монстрами, – согласился Лазло и сразу понял, что он ей расскажет.
Эта история стара как мир.
15. Старая как мир история
Серафимы были одним из первых мирских мифов. Лазло прочитал все книги преданий в Великой библиотеке, все свитки, все баллады и саги, традиционно передаваемые из уст в уста на протяжении многих столетий, пока наконец их не излили на бумагу. Эта была самой древней. Ее корни уходили на несколько тысячелетий назад – примерно на семь – и обосновались почти в каждой культуре, включая Невиданный город, где почитали этих созданий. Их называли и энкьелами, и анджелинами, и ангелами, и сресами, и серифенами, и серафимами, но суть истории оставалась неизменной.
Создания непревзойденной красоты, они летали на крыльях из бездымного огня – их было шестеро, трое мужчин и три женщины, – и давным-давно, прежде чем то время получило свое название, они спустились с небес.
Они хотели посмотреть, что же это за мир, и обнаружили плодородную почву, сладкие моря и растения, которые, мечтая стать птицами, поднимались к облакам на крыльях из листвы. Они также обнаружили иджи – большую и отвратительную расу, державшую людей в качестве рабов, питомцев или пищи, в зависимости от версии сказки. Серафимы сжалились над людьми и уничтожили иджей, всех до единого, а затем сложили трупы на краю огромного пыльного моря и сожгли их на костре размером с луну.
Таким образом, как было сказано, люди и получили господство над миром, называвшимся Зеру, когда ангелы истребили всех демонов. Однажды, давным-давно, люди в это верили, как и в то, что когда-нибудь серафимы вернутся и устроят над ними суд. Они строили храмы, становились жрецами, организовывали огненные обряды и жертвоприношения, но это было очень давно. Теперь уже никто не верил в те древние мифы.
– Доставай карандаш, – сказал Лазло Каликсте, выходя из палатки. Юноша никуда не спешил: сперва поухаживал за своим спектралом Ликсой, потом за собой. Принял последнюю песчаную ванну. По ней он уж точно скучать не будет. – Ты готова? Тебя ждет увлекательная сказка. Чрезвычайно невероятная.
– Я вся внимание.
– Ладно. – Он прочистил горло. Каликста нетерпеливо повертела карандаш. – Проблема, – начал он, как будто это было вполне разумно, – заключается в том, что серафимы вернулись.
Девушка выглядела довольной. Склонила голову и начала записывать.
Лазло услышал смешок со стороны фаранджей.
– Серафимы! – фыркнул кто-то. – Бред какой-то.
Он их проигнорировал:
– Разумеется, ты слышала о серафимах. Они спустились с небес – но знаешь ли ты, куда именно? Они спустились сюда, – он обвел рукой пустыню. – Огромное пыльное море, как и написано в сказке. Лучше Эльмуталет и не опишешь. А погребальный костер размером с луну? – Юноша указал на единственную особенность просторной плоской земли.
– Пик? – спросила Каликста.
– Присмотрись к нему. Это не хрусталь, не мрамор и определенно не лед.
Солнце сузилось до медной полосы, а небо начало синеть. Пик выглядел еще более неземным, чем при дневном свете, будто сияя изнутри.
– Тогда что же это?
– Сплавленные кости истребленных демонов, – ответил Лазло как однажды поведал ему брат Сайрус. – Тысяч демонов. Священный огонь сжег их плоть, и из чего бы ни были созданы их кости, они сплавились в стекло. Их черепа все еще видны, полные зубов, а также изгибы позвоночников и длинные скелетные ноги. В их огромных глазницах гнездятся падальщики. Здесь ничто не может выжить, кроме пожирателей мертвых.
Каликста перестала писать. Ее глаза округлились.
– Серьезно?! – выдохнула она.
Губы Лазло расплылись в улыбке. «Чрезвычайно невероятная», – хотел он напомнить, но за него ответил кто-то другой.
– Конечно же нет, – протянул голос с преувеличенной терпеливостью.
Это отозвался Эблиз Тод, строитель. Ему не понравилось делить приглашение Богоубийцы с девчонкой, которая «заползла на Небесный Шпиль как букашка», и он озвучивал свое недовольство следующим образом: «Воровка в наших рядах унижает тех из нас, кто действительно чего-то добился». Теперь он обратился к ней с предельной снисходительностью:
– Милая девица, ваша наивность не знает границ, прямо как эта пустыня. В ней можно потеряться и больше никогда не столкнуться с фактами или доводами.
Несколько чужаков засмеялись вместе с ним, диву даваясь, как кто-то мог поверить в подобную чепуху. Тион Ниро, позолоченный закатным солнцем и сиянием от костра, опирался на ограду от ветра.
– Стрэндж тоже в это верит, – сказал он Дрейву, подрывнику, сидевшему рядом и выглядевшему бедненько на фоне Золотого крестника.
Тион умудрялся выглядеть восхитительно даже во время пересечения пустыни. Солнце окрасило его кожу в приятный золотистый оттенок и придало выгоревшим кончикам волос слабый блеск. Скудный паек лишь подчеркнул его точеные черты, а короткая бородка – которую он стриг, в отличие от всех остальных – придавала ему зрелый и важный вид, не жертвуя при этом юношеским великолепием.
Дрейв же, напротив, выглядел жилистым, потрепанным погодой и старше своих лет, хотя ему было всего около тридцати. Прожив всю жизнь в Маялене, где солнце почти не светило, мужчина был очень бледным и больше всех страдал от Эльмуталет – обгорал и шелушился, обгорал и шелушился, пока его лицо не превратилось в розово-красную мозаику с буроватыми завитками мертвой кожи.
Из них вышла странная парочка: алхимик и подрывник. В Алконости они пошли вровень и с тех пор начали ездить вместе. В случае с любыми другими людьми это могло бы показаться дружбой, но Лазло не видел в их отношениях ничего столь безобидного. У Тиона Ниро не было друзей в Зосме, только поклонники, и Дрейв, похоже, с радостью занял эту роль, даже приносил ему завтраки и вытряхивал песок из сапог – и все это без какой-либо награды или благодарности. Лазло гадал, не было ли его давнее «спасибо» единственным разом, когда Ниро произнес это слово. Но юноша не чувствовал жалости к Дрейву. Вполне очевидно, что подрывник стремился не к дружеским отношениям, а хотел узнать секрет золота.
«Удачи тебе с этим», – сухо подумал Лазло.
– Он верит в любую ерунду, даже в привидения, – добавил Тион, добиваясь услужливого смешка от Дрейва, прежде чем обратить свой взгляд на Лазло. – Правда, Стрэндж?
Это напомнило Лазло о том злополучном дне у справочного стола, когда крестник потребовал его книги: прищуренные глаза, выделяющие Лазло в толпе; колкий вопрос, который должен его смутить. И почувствовал оттенок старого страха. На протяжении всего путешествия Ниро едва обмолвился с ним словечком, не считая мелких острот, но иногда Лазло ощущал на себе его испепеляющий взгляд и гадал, считал ли алхимик его издержкой – единственный живой человек, знающий его тайну.
