– Думаю, что вам стоит прислушаться ко всем историям, которые вы слышали о тизерканцах, и вернуться домой!
Их смех напоминал скрип ветвей, и у Лазло не осталось иного выхода, кроме как сражаться. Он сунул палец в маленькую однобокую клетку из веток и бечевки, висящую на его веревочном поясе. Внутри был не скорпион, а всего лишь жук, окоченевший от мороза, но мальчик сцепил зубы от воображаемого укуса и ощутил, как могущество яда расцветает в его крови. А затем поднял мечи, развел руки буквой «V» и взревел.
Он прорычал имя города. Как гром, как лавина, подобно боевому кличу серафимов, которые прилетели на огненных крыльях и очистили мир от демонов. Враги запнулись. Уставились на него. Яд запел в его теле, и Лазло стал кем-то бóльшим, чем просто человек. Вихрем. Богом. Они пытались сопротивляться, но им не сравниться с его мощью. Клинки сверкнули молнией, и, одного за другим, он обезоружил всех врагов.
В разгаре игры его мечтания становились такими яркими, что проблески реальности могли сбить с толку. Если бы он посмотрел со стороны и увидел мальчика, рьяно накинувшегося на подмерзший папоротник, размахивая ветками, то с трудом бы признал в нем себя – столь глубоко он вжился в роль воина, который только что поразил сотню врагов и отправил их, едва плетущихся, домой. Наслаждаясь триумфом, Лазло откинул назад голову и испустил звук, похожий на…
…похожий на…
– Плач!
Мальчик замер в недоумении. Слово сорвалось с его уст словно проклятие, оставив послевкусие слез. Он вновь потянулся за названием города, как секунду назад, но… оно пропало. Лазло попытался еще раз – и опять обнаружил вместо него «Плач». То же чувство испытывают, когда протягивают руку за цветком, а в ней оказывается слизняк или мокрый носовой платок. Его разум взбунтовался. Но мальчик все равно не отчаивался, и каждый раз заканчивался хуже, чем предыдущий. Он хватался за то, что некогда было в его памяти, но постоянно натыкался на это ужасное слово «Плач» – скользкое от своей неправильности, влажное, как ночные кошмары, и присыпанное толикой соли. Рот мальчишки скривился от горечи. Голова закружилась, и его охватила твердая уверенность, что слово забрали.
Изъяли из его разума.
Лазло почувствовал себя больным, опустошенным. Униженным. Он помчался по склону, перелез через низкую каменную стену и кинулся через овчарню, мимо сада в монастырь, все так же сжимая в руках мечи из яблоневых веток. Мальчик никого не замечал, но его видели все. В монастыре запрещалось бегать, да и в любом случае он должен был находиться на вечерне. Лазло прибежал прямиком к брату Сайрусу и потряс его за плечи, чтобы разбудить.
– Имя, – пропыхтел он, пытаясь отдышаться. – Имя пропало! Город из ваших историй, назовите мне имя!
В глубине души мальчик знал, что не забыл его, но дело было в чем-то другом, в чем-то мрачном и странном, однако внутри теплилась надежда, что, возможно, брат Сайрус вспомнит и все вернется на круги своя.
Но монах ответил:
– О чем ты говоришь, глупый мальчишка? Конечно же Плач… – И Лазло, прежде чем его схватили за воротник и вытурили за дверь, как раз хватило времени, чтобы увидеть, как лицо старика исказилось от недоумения.
– Подождите, – взмолился он. – Пожалуйста!
Но тщетно. Его тащили всю дорогу до кабинета аббата и на этот раз высекли не ореховым прутом, висевшим рядом с розгами других мальчиков, а одной из веток яблони. Теперь он уже не был тизерканцем. Забудьте о сотне врагов; его обезоружил один-единственный монах и избил его же мечом. Вот вам и герой. Мальчик хромал не одну неделю, ему запретили видеться с братом Сайрусом, которого так взволновал тот визит, что пришлось дать ему снотворное.
Не было больше историй и побегов – по крайней мере в сад или куда-либо за пределы его разума. Монахи пристально следили за Лазло, настроившись избавить его от греха – и удовольствия, которое хоть и не являлось грехом, но определенно расчищало ему путь. Лазло нагрузили работой. Если он не работал, то шел молиться. Если не молился, то работал, и всегда под «необходимым надзором», чтобы мальчик не сбежал в лес, как дикое животное. Ночами он спал, измученный как могильщик, и даже на сны не оставалось сил. Казалось, что его внутренний огонь потушили; гром и лавину, боевой клич и вихрь – искоренили всё.
Что же насчет названия исчезнувшего города – оно тоже исчезло. Но Лазло навсегда запомнит его ощущение в своем разуме. Словно буквы, выведенные медом. И ближе он – или кто-либо другой – к разгадке тайны подступиться не мог. Не только Лазло и брат Сайрус. Где бы ни находилось имя – напечатанное на корешках книг с историями города, в старых пожелтевших гроссбухах торговцев, скупавших его товары, или вплетенное в память многих, кто когда-либо о нем слышал, – его просто стерли и оставили на том месте «Плач».
Это новая загадка.
Это, без сомнений, магия.
2. Мечта выбирает мечтателя
Лазло подрос.
Счастливчиком его не назовешь, но могло быть и хуже. Среди монастырей, которые принимали найденышей, один был известен своими ритуальными самобичеваниями. Другой выращивал свиней. Но Земонанское аббатство славилось скрипторием. Мальчиков с детства учили переписывать – но не читать, этому приходилось учиться самостоятельно, – и тех, кто обладал хоть какими-то навыками, производили в писари. Навыки у Лазло имелись, и он бы провел за этим занятием всю жизнь – ссутулившись над столом, вытянув шею вперед, а не вверх, – если бы однажды братья не занедужили от несвежей рыбы. Это была удача – ну или же судьба. В Великой библиотеке Зосмы ждали получения манускриптов, и Лазло поручили их доставить.
Обратно он не вернулся.
Великая библиотека – не просто хранилище книг. Это крепость поэтов, астрономов и мыслителей различного толка. Она охватывала не только огромные архивы, но и университет, а также лаборатории и теплицы, медицинские аудитории и музыкальные залы, и даже астрономическую обсерваторию. Все это обосновалось в бывшем королевском дворце после того, как дедушка нынешней королевы построил новый роскошный дворец на Эдере и подарил старый Гильдии ученых. Он тянулся вдоль всей вершины Хребта Зосима, который торчал из Зосмы как акулий плавник и был виден за сотни километров.
Лазло пребывал в благоговении с той самой секунды, как прошел через ворота. Когда он увидел Павильон раздумий, у него отпала челюсть. Так грандиозно прозвали бальный зал, в котором теперь находилась библиотека философских текстов. Двенадцать метров полок тянулись к изумительному расписному потолку, а кожаные корешки книг сияли всеми оттенками драгоценных камней, сусальное золото блестело в свете ламп как глаза животных. Сами лампы представляли собой сотни идеально отполированных сфер, свисающих вниз и излучающих чистое белое сияние, которого Лазло никогда не видел в аббатстве, освещаемом грубыми красными камешками. Мужчины в серых мантиях передвигались от полки к полке с помощью лестниц на колесиках, и казалось, что они парят в воздухе; свитки развевались позади них как крылья.
