Цель достигли.
В тот день в мире затихли почти тридцать голосов, и это не считая шестерых богов и дюжины людей, которые, как и Эллен, попались под руку. Если бы не Минья, в тот день Сарай, Ферал, Руби и Спэрроу стали бы еще четырьмя крошечными тельцами в яслях. Это сотворили люди. Они убили детей. Неудивительно, что Сарай стала Музой ночных кошмаров, мстительной богиней, отравляющей сны.
Но, как она уже сказала Фералу, ее ненависть давно исчерпала себя.
Самое ужасное – о чем она не осмеливалась говорить – было то, что, дабы использовать людские страхи, ей приходилось в них жить. Но нельзя делать это на протяжении четырех тысяч ночей и не прийти к пониманию, вопреки своей воле, что люди тоже были жертвами. Боги правили как настоящие монстры и заслуживали смерти.
Но вот их дети – нет. Не тогда и не сейчас.
Цитадель стала их темницей и святилищем – но как долго это будет продолжаться? Как бы тщательно ребята ни придерживались Правила, однажды люди придут за ними. Если страх свежепойманных призраков Миньи и говорил о чем-то, то это о готовности жителей Плача повторить свои прежние злодеяния. Какая у них может быть надежда на спасение?
Мотыльки, облака, цветы, огонь и призраки. Они не были беспомощными, но Сарай не питала никаких иллюзий. Им не пережить второй Резни. Единственная надежда – что их не найдут.
Девушка шагала по террасе под сиянием луны, пока в городе ее мотыльки перелетали из дома в дом, как пчелы от цветка к цветку. Ее сознание было тонким инструментом. Оно могло равномерно распределиться среди всей сотни стражей, обостряясь там, где требовалось внимание, и ослабевая там, где не требовалось. Каждую секунду ее восприятие менялось. Сарай приходилось реагировать на взмахи крыльев, доверять своим инстинктам, проноситься по городу, ныряя и выныривая из снов, кружить сотню мотыльков в их необузданном танце, искажать сновидения, натравлять богов и монстров на спящих. И всегда, всегда, что бы она ни делала, какие бы страхи ни нагоняла, к каждому прикладывалась едва заметная приписка, как пренеприятное известие в конце письма. Всегда одинаковое. Каждый кошмар, будоражащий жителей Плача, хранил в себе одно и то же подсознательное предупреждение.
Это был безымянный страх цитадели и всего, что внутри нее.
Такую она поставила перед собой цель: вплести в каждый сон Плача настолько мощный трепет, чтобы никто не захотел даже смотреть на цитадель, не то что приближаться к ней. И пока все шло хорошо.
Ночь казалось длинной, но она, как всегда, закончилась, и Сарай призвала своих мотыльков домой. Замерла и стала ждать. Они пролетели сквозь последнее мерцание звезд, став воронкой из мельтешащих крыльев, и девушка открыла рот, чтобы впустить их в себя.
Поначалу их возвращение было даже хуже, чем исход. В тот первый раз у нее вообще ничего не получилось. Сарай просто не могла себя заставить открыть перед ними рот и наблюдала, как мотыльки обращаются дымом с восходом солнца.
Весь тот день она промолчала, будто ее голос обернулся дымом вместе с ними.
Но к наступлению ночи вновь почувствовала то нарастание, как если бы весь цикл повторился сначала. Так Сарай и узнала: если она хочет говорить, то лучше открыть рот и впустить мотыльков обратно.
«Кто захочет поцеловать девушку, которая ест мотыльков?» – однажды спросила Руби с состраданием в голосе. И тогда – как и сейчас – Сарай подумала, что вряд ли у нее когда-нибудь возникнет такая проблема. Как бы там ни было, она не ела мотыльков. Ей было нечем давиться, некого проглатывать. Только легкое, как перышко, прикосновение крыльев к губам, когда они вновь растворялись в ней, оставляя после себя привкус соли и сажи. Соль – от слез, сажа – от дымоходов, и Сарай вновь чувствовала себя полноценной. Полноценной и усталой.
Только она вернулась в спальню, как к ней пришла Младшая Эллен с утренним подносом. На нем стояла люлька в маленьком хрустальном флаконе и блюдце со сливой, чтобы заесть горькое зелье.
– Доброе утро, милая, – сказал призрак.
– Доброе утро, – ответила Сарай. А затем потянулась за люлькой и проглотила свое серое забвение.
18. Сплавленные кости истребленных демонов
Несмотря на причудливую сказку и разговоры о непредвзятости, что конкретно ожидал увидеть Лазло, когда караван приблизится к Пику? Покрытую трещинами скалу из обветренного мрамора? Гору, которая достаточно походила на кости, чтобы породить миф, с валунами в форме черепов?
Но увидел он совсем не это.
– Это действительно кости, – прошептал он Эрил-Фейну и попытался прочесть подтверждение на лице вождя, но тот лишь таинственно улыбнулся, продолжая хранить молчание, как и весь день.
– Это действительно кости, – тихо пробормотал Лазло себе под нос. Вон, прямо там. Это не валун, похожий на череп. Это действительно череп, и не один, а сотни! Нет, в этой огромной белой массе их должны быть тысячи, сотня из которых видна уже с дороги. Зубы в челюстях острые, как хрештеки, а в огромных глазницах, прямо как он и сказал – гнезда падальщиков. Они были странными и мохнатыми, сплетенными из украденных вещиц: потерянной ленточки, клочков волос, бахромы, оторванной от шали, и даже из выпавших перьев. Сами птицы пикировали вниз и кричали, выглядывали и прятались за необъятными изогнутыми хребтами, которые могли быть лишь дроблеными и поломанными позвоночниками – а еще, несомненно, гигантскими руками и ногами. Узкие запястные суставы были размером с человеческую руку. Костяшки пальцев – величиной с кулак. Все сплавленные, срощенные. Черепа искажены, словно свечи, которые надолго оставили у огня, и все имеют разную форму. Но какое-то очертание у них все же осталось. Когда-то это были живые существа.
Обычно Лазло не предавался злорадству, но сейчас он бы с радостью посмотрел на лица других фаранджей, особенно на Тиона. Увы, Золотой крестник ехал на верблюде в конце каравана, и Лазло пришлось довольствоваться эхом восклицаний Каликсты, которая не отказала себе в злорадстве.
– Эй, Тод, ты видишь то же, что и я? – услышал Лазло ее крик. – Или я потерялась в своей «безграничной наивности»? – И еще через пару секунд: – А что ты тут делаешь, Тод? Разве не знаешь, что неприлично разгуливать по чужой наивности? – А потом: – Что это тут у нас, факт или довод? Ой, нет, опять кости демонов!
Юноша подозревал, что она не скоро устанет от этих шуток.
– Ты удивлен, – заметил Эрил-Фейн. – Исходя из твоей вчерашней истории, я решил, что ты знал.
– Знал? Нет, я думал… Сам не знаю. Думал, что даже будь это правдой, то не настолько очевидной.
А все оказалось настолько очевидным и в каком-то смысле чересчур огромным, чтобы уложится в голове – все равно что пытаться запихнуть настоящий Пик в свой маленький череп. Не каждый день встречаешь подтверждение мифу, но это было не подтверждение, а… он сам не знал что.
– А серафимы? – спросил Лазло. – Они тоже существовали?
– В смысле есть ли тому доказательства? Таких нет. С другой стороны, они ведь умерли не здесь, так что не могли оставить кости. Для нас Такранаксет всегда был достаточным доказательством.
