Сарай понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что имелось в виду. Сначала она подумала о крови, хлынувшей из раны в матрасе, и о фантомном натиске кончика ножа к груди. Но Минья подразумевала критические дни, и такое предположение только больше ее разозлило.
– Нет, Минья. В отличие от тебя, мы испытываем нормальный диапазон эмоций, включая огорчение, когда нас заставляют терпеть отвращение мертвеца.
И когда она это сказала, в ее голове всплыло лицо не Ари-Эйла, а пожилых женщин, собравшихся вокруг нее. Сарай поняла, что как минимум часть ее злости на Минью иррациональна и спровоцирована сном – ведь та не давала призракам бродить по цитадели и не пыталась ее убить. Но быть иррациональным значит наплевать на свою нелогичность, и сейчас Сарай было все равно.
– Он так сильно тебя беспокоит? – спросила Минья. – Если хочешь, я могу поставить его лицом к стене.
– Это не поможет. Просто отпусти его.
Остальные наблюдали за ними с затаенным дыханием и широко распахнутыми глазами. Глаза Миньи и без того были круглыми, а теперь они блестели.
– Ты уверена? – поинтересовалась она, и вопрос прозвучал как ловушка.
Но какая?
– Конечно, – ответила Сарай.
– Хорошо, – пропела девочка елейным голоском, который давал понять, что ей приходится идти наперекор своим принципам. – Хотя странно, что ты не хочешь сперва услышать его новости.
Новости?
Сарай попыталась сымитировать ее напускное спокойствие:
– Какие?
– То ты не хочешь слушать, то хочешь, – Минья закатила глаза. – Серьезно, Сарай, определись уже.
– Я не говорила, что не хочу слышать новости! – рявкнула та. – Ты ни разу о них не упомянула.
– Как трогательно. У тебя точно не пошла кровь?
«Да что ты об этом знаешь? – хотелось ее спросить. – Если ты когда-нибудь решишься повзрослеть, то тогда, возможно, мы об этом поговорим». Но Сарай была не настолько рассержена – или глупа, – чтобы произносить слово «повзрослеть» в присутствии Миньи. Она просто сцепила зубы и стала ждать.
Минья повернулась к Ари-Эйлу.
– Подойди сюда, – приказала она, и призрак повиновался, хотя девочка все равно давала ему частичный контроль, позволяя бороться с ней при каждом шаге, из-за чего он шел рывками и спотыкаясь. Выглядело это нелепо, чего Минья, разумеется, и добивалась. Она подвела призрака к противоположному концу стола. – Ну, давай. Расскажи им, что рассказал мне.
– Сама рассказывай! – сплюнул он.
Но теперь Минья играла не с ним, растягивая момент истины, а с остальными. Девочка задумчиво посмотрела на игральную доску, неспешно передвинула одну из фигурок, и по выражению лица Ферала Сарай поняла, что это был разрушительный ход. Минья с самодовольным видом забрала поверженную фигурку. В голове Сарай зародился крик, а с ним и жуткое предчувствие, что атмосфера неизбежности прошлого дня вела к этому мгновению.
Что за новости?
– Нам повезло, что ты погиб, – сказала Минья, сосредотачиваясь на призраке. – Иначе нас могли бы застать врасплох.
– Это не имеет значения, – прорычал мертвый юноша. – Однажды он уже убил вас – и сделает это снова.
Сарай словно током ударило. Спэрроу ахнула. Ферал натянулся как струна.
– Минья, – спросил он, – о чем он говорит?
– Скажи им, – скомандовала та. Ее голос оставался звонким, но уже не как колокольчик. А как нож.
Она поднялась на ноги, голые и грязные, и перелезла со стула на стол. Затем поползла вдоль него, пока не оказалась прямо перед призраком. Они замерли почти нос к носу: он – внушительный молодой человек, и она – хрупкое грязное дитя. Больше никаких загадок и иллюзий свободы. Ее воля придавила Ари-Эйла, и слова полились потоком, будто девочка засунула руку ему в глотку и вырвала их наружу.
– Богоубийца уже идет! – прокричал он, задыхаясь. Это заставила его сказать Минья, но остальное он произнес по своей воле. Свирепо. – И он разрушит ваш мир на кусочки!
Минья оглянулась через плечо. Сарай увидела Скатиса в ее глазах, как если бы каким-то чудом бог монстров ожил в своей маленькой дочери. От ее взгляда побежали мурашки холодного, обвинительного, полного осуждения и триумфа.
– Ну что, Сарай? – спросила она. – Что скажешь? Твой папочка вернулся домой.
21. Проблема Плача
– Что это? – спросил Лазло. Его чувства граничили между восхищением и страхом, и он не знал, что испытывать. Должно быть, страх, поскольку тот отразился на лице Эрил-Фейна – но как он мог не чувствовать восхищения от такого зрелища?!
– Это цитадель Мезартима, – ответил воин.
– Мезартима? – произнес Лазло в ту же секунду, как Тион Ниро вопросил: – Цитадель?
Их голоса сомкнулись вместе со взглядами.
– Цитадель, дворец, тюрьма, – кивнул Эрил-Фейн. Его голос огрубел и почти сошел на нет при последнем слове.
– Это здание? – дерзко и недоверчиво поинтересовался Эблиз Тод. Похоже, его Небесный Шпиль все же не высочайшее здание в мире.
Высота этой конструкции была лишь одним из элементов ее великолепия, и даже не главным. Да, конечно, она высокая. Даже за много миль становилось ясно, что она огромна, – но как правильно измерить ее высоту в свете того, что… она не стояла на земле?
Здание парило. Оно замерло в воздухе, совершенно неподвижное, высоко над городом, без каких-либо возможных средств крепежа – если, конечно, в небесах не было строительных лесов. Сделано оно было из ослепительного голубого металла с почти зеркальным блеском, такого же гладкого, как вода, и при этом не твердого и плоского, а из обтекаемых контуров, таких же гибких, как кожа. Оно не выглядело построенным или вылепленным, а было будто отлито из расплавленного металла. Лазло никак не мог решить, что более необычно: что оно парило или что оно приняло форму необъятного существа, поскольку здесь его дикая и невероятная теория оказалась дикой и невероятной правдой. Образно говоря.
Все гигантское здание напоминало облик серафима. Статуя была слишком велика, чтобы кто-то мог ее сотворить: вертикальная, прямая, ноги направлены к городу, голова – к небу, руки сложены как для молитвы. Крылья широко расправлены. Крылья. Огромные металлические пласты. Они развернулись на такую колоссальную ширину, что создавали купол над городом, не давая проникнуть солнечному свету. А также лунному, звездному – любому естественному сиянию.
Лазло совсем не это подразумевал под своей теорией, даже в шутку, но теперь ему было трудно сказать, что более дико и невероятно: возвращение мифических созданий с небес или их статуя, высотой тысяча футов, зависшая в воздухе. Воображение, подумал он, независимо от его буйства, все равно в какой-то мере привязано к реальности, а это было за пределами того, что он мог себе представить. Если бы Богоубийца рассказал им заранее, даже ему эта история показалась бы абсурдной.
