Делегаты вновь обрели дар речи и засыпали воина горой вопросов:
– Как оно летает?
– Что это за металл?
– Кто это сделал?
– Как оно сюда попало?
– Что такое Мезартим? – спросил Лазло, и это первый вопрос, на который Эрил-Фейн решил ответить. В каком-то смысле.
– Вопрос в том – кем был Мезартим. Они давно мертвы. – Лазло показалось, что он увидел следы печали в глазах Богоубийцы. Мезартим мог означать только богов, чья гибель подарила ему прозвище. Но если он убил их, то почему горюет? – И это, – добавил Эрил-Фейн, кивнув на здание, – тоже мертво.
– Что вы имеете в виду? – спросил кто-то. – Оно было живым? Это… существо?
– Не совсем. Но оно двигалось как живое. И дышало.
Он ни на кого не смотрел, словно находится где-то очень далеко. Эрил-Фейн замолчал, повернувшись к необъятной странности перед собой, а затем выдохнул:
– Когда в тот день, двести лет назад, взошло солнце, он уже был здесь. Когда люди вышли из домов, подняли головы и увидели его, многие обрадовались. Мы всегда поклонялись серафимам. Некоторым из вас это покажется сказкой, но наши храмы построены из костей демонов, и для нас это определенно не сказка, – он указал на огромного металлического ангела. – В нашей священной книге говорится о Втором пришествии. Оно выглядит совсем не так, как мы себе представляли, но многие хотели верить. Наши жрицы всегда учили, что божественность, в силу своего великого могущества, должна быть как красивой, так и ужасной. Это мы и получили, – покачал головой. – Но, как оказалось, форма цитадели – всего лишь жестокая шутка. Кем бы ни были Мезартим, это точно не серафимы.
Вся делегация умолкла. Фаранджи выглядели такими же ошеломленными, как чувствовал себя Лазло. Некоторые морщили лоб, в то время как их рациональные умы пытались опровергнуть доказательство невозможного – или по крайней мере ранее немыслимого. Лица других ничего не выражали, обмякнув от изумления. Тизерканцы выглядели угрюмо, и… это странно, но Лазло заметил, увидев Азарин и как она не сводила глаз с Эрил-Фейна, что никто из них не смотрел на цитадель. Ни Руза, ни Цара – никто. Юноше показалось, что они смотрели куда угодно, только не на нее, будто терпеть ее не могли.
– У них не было крыльев. Они не горели пламенем. Но, как и серафимов, их было шестеро: трое мужчин и три женщины. Без армии, без слуг. Они ни в ком не нуждались, – продолжил Эрил-Фейн, горько улыбаясь. – У них была магия. Волшебство тоже не сказка, нам ли этого не знать. Я хотел, чтобы вы увидели это, прежде чем я попытаюсь объяснить. Я догадывался, что ваш разум воспротивится. Даже сейчас, с доказательством перед глазами, я вижу, что вы боретесь.
– Откуда они взялись? – полюбопытствовала Каликста.
Эрил-Фейн просто покачал головой:
– Мы не знаем.
– Но вы назвали их богами, – напомнил Музейв, натурфилософ, которому было сложно поверить в божественную силу.
– Кто такой бог? Я не знаю ответа, но могу сказать следующее: Мезартим были могущественными, но отнюдь не святыми.
Воцарилось молчание, и остальные ждали, кто же его нарушит. У них накопилось много вопросов, но даже Дрейв, подрывник, чувствовал пафос момента и придержал язык. Когда воин все же заговорил, то сказал только:
– Уже поздно. Вам пора отправляться в город.
– Мы пойдем туда?! – воскликнули некоторые из чужаков, и их голоса сдавило от страха. – Прямо под эту штуку?!
– Там безопасно, – заверил их Богоубийца. – Клянусь вам. Теперь это просто пустышка. Вот уже пятнадцать лет как она стала заброшенной.
– Тогда в чем проблема? – спросил Тион Ниро. – Зачем конкретно вы привели нас сюда?
Лазло удивился, что он сам не догадался. Юноша взглянул на ослепительного гиганта и темноту под ним. «Тень темных времен все еще преследует нас». Эрил-Фейн, может, и уничтожил богов, освободив свой народ от рабства, но здание осталось, не пропуская солнца и продолжая подвергать их длительным мучениям.
– Чтобы избавиться от тени, – решительно ответил он алхимику. – И вернуть городу его небо.
22. Узор света, иероглифы тьмы
Лазло посмотрел вверх: на сверкающую цитадель из неземного голубого металла, парящую в небе.
Сарай посмотрела вниз: на блестящий Пик, за которым скоро сядет солнце, и на тонкую вереницу людей, шлейфом тянущуюся по долине к Плачу. Прищурившись, она едва могла уследить за движением пятнышек на белом фоне.
Лазло был одним из этих пятнышек.
Вокруг них звонко гремели голоса – догадки, споры, тревоги, – но для них они были лишь шумом. Оба глубоко погрузились в свои мысли. Разум Лазло воспламенился от изумления, словно зажженная спичка коснулась фитилька. По его сознанию промчались огненные линии, соединяя отдаленные точки и заполняя пробелы, стирая вопросительные знаки и добавляя дюжину новых на каждый старый. Дюжину дюжин. Вопросам не было конца, но зато начали появляться наброски ответов, и выглядели они поразительно.
Но если его размышления напоминали узор света, то мысли Сарай были каракулями тьмы. Вот уже пятнадцать лет они выживали в подполье, запертые в цитадели убитых богов, пытаясь наскрести себе на жалкое существование. Возможно, они всегда знали, что этот день настигнет, но единственный смысл их жизни заключался в вере, что его удастся оттянуть. А теперь эти далекие, еле видимые пятнышки неумолимо надвигались, чтобы попытаться разрушить их мир. Сарай покинули последние ошметки веры.
Богоубийца вернулся в Плач.
Она всегда знала, кто ее отец. Задолго до того, как она впервые выкрикнула мотыльков и отправила свое сознание в город, девушка знала о мужчине, который любил и убил ее мать и который так же убил бы ее, будь она в яслях с остальными. Из ее арсенала ужасов начали подниматься образы. Его сильная рука, перерезающая ножом глотку Изагол. Кричащие дети и младенцы, извивающиеся в руках своих убийц. Пенящиеся артериальные фонтаны, крупные брызги алого. «Лучше режь глотку», – посоветовала пожилая женщина в кошмаре Сарай. Она потянулась к своему горлу и обхватила его руками, будто таким образом могла его защитить. Ее пульс участился, дыхание выходило рывками, и казалось невозможным, что люди вообще способны жить с такими хрупкими вещами, как кожа, удерживающая кровь, легкие и дух внутри тел.
У садовой балюстрады в цитадели Мезартима, с призраками, выглядывающими из-за их плеч, божьи отпрыски смотрели, как их смерть прибывает в Плач.
И в небе над ними, пустом, пустом, пустом – и вдруг нет, непонятно откуда появилась белая птица, как кончик ножа, прорезавший завесу миров. Где бы она ни была раньше, как бы ни появилась, теперь она здесь, и она наблюдала.
Часть III
Махал (сущ.)
Риск, который приведет либо к невообразимой награде, либо к катастрофическим последствиям.
