Лазло подошел к свободному участку стены и тоже провел рукой по поверхности. Как Каликста и сказала, она была не просто гладкой, но и скользкой. Металл твердый и холодный, что неудивительно, раз он в тени, и кожа Лазло заскользила по нему без каких-либо преград. Юноша потер кончики пальцев и продолжил обходить якорь. Мезартиум, Мезартим. Волшебный металл, волшебные боги. Откуда они взялись?
Оттуда же, откуда серафимы? «Они спустились с неба» – как говорилось в мифе или истории, если все это действительно правда. А где они были до этого? Что скрывалось за небесами?
Явились ли они из огромной, усыпанной звездами черной совокупности, называемой Вселенной?
«Загадки Плача» не были загадками Плача, подумал Лазло. Они значительно масштабней, чем это место. Больше, чем мир.
Дойдя до угла якоря, он выглянул из-за него и увидел узкий проулок, уложенный щебнем. Лазло отважился пойти по нему, все еще касаясь рукой мезартиума. Взглянув на свои пальцы, он увидел, что они окрасились в светло-серый цвет. Вытер их о рубашку, но это не помогло.
Напротив металлической стены стоял ряд наполовину разрушенных домов – кукольные домики, открытые с одной стороны. Тем не менее это были ветхие кукольные домики. Лазло мог рассмотреть бывшие гостиные и кухни и представить людей, которые жили в них до того судьбоносного дня, когда их мир перевернулся.
Лазло гадал, что находилось под якорем. Библиотека? Дворец или гарнизон? Стертые в порошок кости королей, воинов или хранителей мудрости? Может ли быть, что какие-то тексты пережили падение?
Его взгляд зацепился за яркое пятно впереди. Это оказалась заброшенная каменная стена, стоящая параллельно мезартиуму, но проулок был слишком узким, чтобы Лазло мог рассмотреть ее издалека. Только подойдя ближе, он увидел, что на ней нарисована картина, и только подойдя вплотную он понял, что на ней изображено.
Лазло посмотрел на нее. Всмотрелся. Обычно потрясение приходит как удар: внезапно и неожиданно. Но в данном случае оно подкрадывалось к юноше медленно, пока изображение обретало смысл и он вспомнил то, о чем невольно забыл.
На рисунке могли быть изображены только Мезартим. Их было шестеро: три женщины с одной стороны и трое мужчин с другой. Все были мертвы или умирали – пригвожденные, вскрытые или расчлененные. А между ними безошибочно виднелась более крупная, чем в жизни, версия Богоубийцы с шестью руками, и в каждой было зажато оружие. Рисунок был грубым. Кто бы его ни рисовал, он не был художником, но неотесанное напряжение, читающееся в изображении, придавало ему могущества. Это была картина победы. Жестокая, кровавая и триумфальная.
Но Лазло потрясла не жестокость – хлещущая кровь или обилие алой краски, чтобы изобразить ее. Его зацепила не алая краска, а голубая.
Во всех обсуждениях Мезартима никто не счел нужным упомянуть – если эта стенная роспись отвечала действительности, – что они были голубыми. Прямо как металл.
И прямо как девушка из его сна.
Как он мог о ней забыть?! Такое впечатление, что она скользнула за занавеску в его разуме, и как только он увидел роспись, занавеска упала и разоблачила девушку: с кожей цвета неба, стоявшую так близко и изучающую его, словно он сам картина. Даже ключицы принадлежали ей – легкое покалывание воспоминания того момента, когда он опустил взгляд во сне и покраснел, увидев больше женского тела, чем когда-либо в реальной жизни. Что это о нем говорило, если ему приснилась девушка в нижнем белье?
Но это было ни при чем. Вот она, на рисунке. Каким бы примитивным он ни выглядел, не уловив ни капли ее красоты, схожесть была безошибочной, начиная с волос – насыщенного багрового оттенка дикого меда – и заканчивая резко выделяющейся черной полосой на глазах, похожей на маску. Но, в отличие от девушки из его сна, на этой было платье.
А еще… ее горло было перерезано и истекало кровью.
Лазло отошел на шаг, чувствуя тошноту, словно увидел настоящее тело, а не карикатурное изображение убитой девушки из его сна.
– У тебя тут все в порядке?
Лазло оглянулся. В начале проулка стоял Эрил-Фейн. Две руки, не шесть. Два меча, а не личный арсенал из копий и алебард. Этот рисунок, грубый и кровавый, добавил еще одну характеристику в представление Лазло о воине. Богоубийца истребил богов. Само собой. Но Лазло никогда по-настоящему не придумывал образ, который бы дополнял эту мысль, а если и придумывал, он был расплывчатым, а его жертвы – чудовищными. Не широкоглазыми и босыми, как девушка из его сна.
– Они действительно так выглядели? – спросил он.
Эрил-Фейн подошел ближе. Он замедлил шаг, когда увидел, что было изображено на рисунке, и просто кивнул, не сводя с него взгляда.
– Они были голубыми, – подметил Лазло.
Воин снова кивнул.
Лазло уставился на богиню с нарисованной черной маской и представил, в противоположность нарисованным жестоким чертам, то милое личико, которое он видел прошлой ночью.
– Кто она?
Эрил-Фейн ответил не сразу, а когда заговорил, его голос стал хриплым и едва слышимым:
– Это Изагол. Богиня отчаяния.
Значит, это она – чудовище, заточившее его на три года в цитадели. В том, как он произнес ее имя, слышалась буря эмоций, но их было сложно прочесть, поскольку они не были… чистыми. В том, как он произнес ее имя, чувствовалась ненависть, но вместе с ней и печаль, и стыд. Лазло попытался заглянуть воину в глаза, но тот уже уходил. Юноша смотрел ему вслед, а затем, прежде чем тоже уйти, кинул прощальный взгляд на жуткую картину. Он уставился на мазки, полосы и пятна алого, и эта новая загадка не преобразилась в линии света, горящие в его разуме. Скорее она стала кровавыми отпечатками ног, ведущими во тьму.
Как такое возможно, что убитая богиня приснилась ему прежде, чем он узнал, как она выглядит?!
31. Милые гадючки
Из сердца цитадели Сарай направилась прямиком к себе в комнату. «Солдаты» Миньи были повсюду, вооруженные ножами и другими кухонными принадлежностями – мясницкими топорами, пиками для колки льда. Они даже сняли крючки из дождевой комнаты. Где-то в здании имелось настоящее оружие, но оно было скрыто за чередой запечатанных дверей из мезартиума, да и в любом случае Минья считала ножи лучшим инструментом для бойни. В конце концов, именно ими люди орудовали в яслях.
От армии было некуда деваться, особенно Сарай, поскольку ее комната находилась на солнечной стороне серебристо-голубой ладони серафима. Здесь призраки и собрались, и в этом присутствовала логика. Терраса подходила для посадки летательного аппарата куда больше, чем сад с деревьями и лозами. Когда явится Богоубийца, он придет сюда, и Сарай умрет первой.
Стоит ли ей быть благодарной за защиту Миньи? «Разве ты не видишь? – сказала девочка, представив им своих воинов. – Мы в безопасности!»
Но Сарай еще никогда не чувствовала себя в такой опасности. Ее комнату захватили плененные призраки, но она боялась, что во сне ее ждало нечто похуже. У подножия кровати стоял поднос: люлька и сливы, как и каждое утро, хотя обычно в это время она уже погружалась в глубокий сон и терялась в забытьи Леты. Сработает ли зелье сегодня? В него добавили еще половину дозы, как и обещала Старшая Эллен. Может, вчерашний сон был случайностью? Сарай не знала. «Пожалуйста», – подумала она с отчаянием, мечтая о мрачной и бархатистой пустоте. Внутри нее кишели кошмары, и ей казалось, что она слышала эхо беспомощных криков всех призраков. Ей тоже хотелось кричать. Чувства безопасности не существовало, подумала она, прижимая подушку к груди.
