Сарай/Изагол – самозванка, как мысленно прозвала ее настоящая Сарай – не смогла выбрать одну и поэтому забрала все. Мечтатель заплатил за них монетами из какого-то дурацкого зеленого парчового кошелька – и в следующую секунду луны уже блестели на ее запястье как браслет. Парочка покинула магазин и оседлала своих зверей. Изагол потрясла браслетом, и луны зазвенели как колокольчики.
– Тебе позволят снова стать богиней луны? – полюбопытствовал мечтатель.
«Да что за чепуху он несет?!» – раздраженно подумала Сарай. Изагол отнюдь не была такой безобидной.
– О нет, – ответила богиня. – Я же мертва.
– Да, знаю. Мне очень жаль.
– Ну и зря. Я была ужасной.
– Мне ты не кажешься ужасной, – ответил юноша, и Сарай прикусила губу.
«Потому что это не Изагол! – хотелось ей рявкнуть. – Это я!» Но это была и не она. Лицо, может, и ее, но на самом деле это фантазм – просто клочок памяти, танцующий на ниточках, – и все, что он говорил и делал, предписывалось разумом самого мечтателя.
Его разумом, где богиня отчаяния повесила луны на браслет и не казалась ужасной.
Сарай могла бы ему показать, что такое настоящий ужас. Она как-никак Муза ночных кошмаров, и в ее арсенале скопилось достаточно видений Изагол, от которых он бы проснулся с криком на устах. Но пробуждать его с криками было последним, чего она хотела, и посему девушка сделала нечто другое.
Она растворила фантазм как мотылька на рассвете и заняла его место.
37. Идеально прекрасный оттенок голубого
Лазло моргнул. Еще секунду назад на глаза Изагол была нанесена черная полоса, а теперь ее нет. Секунду назад волосы укрывали ее как шаль, а в следующую – струились за спиной как плавленая бронза. Ее макушку оплетали косы с лозами и чем-то, сперва напомнившим ему бабочек, но он быстро осознал, что это орхидеи с одним длинным белым пером сбоку. Вместо сорочки она носила халат из вишневого шелка, расшитый бело-шафрановыми цветами.
Появился новый аромат – розмарина и нектара – и другие, менее заметные изменения: легкая перемена в голубом оттенке, в разрезе глаз. Словно… ее контуры обострились, как если бы кто-то снял с нее прозрачную вуаль. Она казалась более реальной, чем пару секунд назад.
А еще она больше не улыбалась.
– Кто ты? – спросила богиня другим голосом. Он был насыщенней, глубже – аккорд, а не нота. А еще он был мрачным, и с ним улетучилась прихоть мгновения. На ее запястье не светились луны – и на небе тоже. Мир будто потускнел, и Лазло, взглянув вверх, воспринял лунный свет только как ореол вокруг очертания цитадели.
– Лазло Стрэндж, – ответил он, внезапно посерьезнев. – К вашим услугам.
– Лазло Стрэндж, – повторила она, и на ее языке слоги прозвучали экзотично. Девушка смотрела на него пронзительно, не моргая. Ее голубые глаза были светлее, чем кожа, и ему казалось, что они пытаются постичь его. – Но кто ты?
Простейший и в то же время сложнейший вопрос; Лазло не знал, как ответить. На самом фундаментальном уровне он не знал, кем является. Он – Стрэндж, и этим все сказано, хотя объяснение его фамилии бессмысленно для богини, да и в любом случае, вряд ли она имела в виду его происхождение. Так кто же он?
В тот миг, как изменилась она, изменилась и окружающая среда. Лунный магазинчик пропал, а с ним и весь Плач. Цитадель с ее тенью. Лазло и богиня, все еще сидя верхом на зверях, переместились прямиком в Павильон раздумий. Книжные полки, высотой двенадцать метров. Корешки оттенков драгоценных камней блестели золотом. Библиотекари на лестницах напоминали серых призраков, ученые в алом горбились над столами. Все было так, как в тот день семь лет назад, когда удача в виде испорченной рыбы привела Лазло к новой жизни.
Похоже, это и есть его ответ; по крайней мере первый. Его наиболее удаленный слой, даже после шести месяцев вдали.
– Я библиотекарь, – сказал он. – Или был им до недавнего времени. В Великой библиотеке Зосмы.
Сарай осмотрелась, впитывая эту картину как губка, и на секунду забыла о своем допросе. Что бы сделал Ферал в таком месте?
– Как много книг, – восторженно прошептала она. – Я даже не знала, что в мире столько существует.
Ее восторг привлек Лазло. Пусть она и Изагол Ужасная, но никто не может быть неисправимым, если проявляет такое почтение к книгам.
– Я тоже так подумал, когда впервые их увидел.
– А что в них? – спросила богиня.
– В этом зале все книги по философии.
– В этом зале? – Она повернулась к нему. – Есть и другие?
Лазло широко улыбнулся:
– Да, и много.
– И все полные книг?
Он гордо кивнул, словно лично их создал:
– Хочешь увидеть мои любимые?
– Давай.
Лазло направил Ликсу вперед, и богиня последовала за ним на своем грифоне. Двигаясь плечом к плечу, величественно, как пара статуй, только куда более фантастических, они поехали через Павильон раздумий. Крылья грифона задевали плечи ученых. Рога Ликсы чуть не повалили лестницу. Может, Лазло и опытный мечтатель – во всех смыслах этого слова, – но сейчас он чувствовал себя как все остальные. Он не осознавал, что это сон. Он просто жил им. Логика, присущая реальному миру, осталась позади, как чемодан на пристани. У этого мира своя логика – изменчивая, щедрая и глубокая. Тайная лестница в его пыльный подуровень была слишком узкой, чтобы вместить таких огромных зверей, но они с легкостью спустились вниз. И хоть Лазло с нескончаемой любовью и заботой давно почистил книги, они снова покрылись пылью, как в день его первого визита: мягкое покрывало многих лет, скрывающее лучшие секреты.
– За последнее столетие их не читал никто, кроме меня, – поведал он.
Сарай взяла одну из книг и сдула пыль. Та закружилась вокруг нее, превращаясь в снежинки, пока девушка переворачивала страницы. Но, увы, слова были написаны на каком-то странном языке, и она не могла их прочесть.
– Что тут написано? – спросила она у Лазло, передавая ему книгу.
– О, эта одна из моих любимых. Это эпос о махалате – волшебном тумане, который появляется раз в пятьдесят лет и обволакивает деревню на три дня и три ночи. Каждое живое существо в нем станет другим – либо чем-то лучшим, либо чем-то худшим. Люди знают, когда он появится, и большинство сбегают, чтобы переждать, пока он рассеется. Но всегда есть те, кто остается и идет на риск.
– И что с ними происходит?
– Некоторые превращаются в монстров, – ответил он. – А другие – в богов.
– Так вот откуда взялись боги, – сухо подметила она.
– Вам виднее, миледи.
«Не особо», – подумала Сарай, поскольку о том, откуда взялись Мезартим, она знала не больше людей. Она, конечно же, понимала, что это сон. Девушка слишком привыкла к логике сна, чтобы удивляться любым его атрибутам, но это не мешало ими наслаждаться. После первоначальной метели снег продолжил падать в нишу. Он сиял на полу как рассыпанный сахар, и когда Сарай слезла со спины грифона, под ее босыми ногами чувствовался холод. Но что поистине ее удивило, что до сих пор не укладывалось в голове, так это то, что она общалась с незнакомцем. Во скольких бы снах она ни побывала, какие бы химерические фантазии ни наблюдала, она никогда не контактировала с мечтателем. Но вот она – разговаривает, даже беседует. Прямо как настоящий человек.
