На фоне этой резкой полосы, где начиналась тьма, Лазло мельком увидел белую птицу, кружащую под наклоном. Она всегда рядом, подумал юноша. Всегда наблюдает.
– Полагаю, скоро они будут здесь, – сказала Солзерин. Она сняла очки и вытерла лоб рукой. – Озвин не станет медлить.
Богоубийца кивнул. Еще немного помолчал, собираясь с силами, а затем поднял с пола шелковых саней нож и мясной крюк и выкинул их. Резко втянул воздух и медленно произнес:
– Я не приказываю вам лгать, но прошу об этом. Прошу сохранить все случившееся между нами. До того, как я решу, что нам с этим делать.
«С этим»? С призраками? С девушкой? Полным переворотом всего, что жители Плача знали о цитадели, к которой и так испытывали холодный, изнурительный страх? Какой же ужас привнесет эта новая правда? Лазло передернулся от одной этой мысли.
– Мы не можем… просто ничего не делать, – сказала Азарин.
– Я знаю, – подавленно кивнул Эрил-Фейн. – Но если мы им расскажем, начнется паника. А если попытаемся напасть… – Он сглотнул. – Азарин, ты видела?
– Конечно, – прошептала она. Ее голос звучал хрипло. Женщина обняла себя руками. Лазло решил, что это должны быть руки Эрил-Фейна. Даже он это понимал. Но тот, погрузившись в свои мысли, даже не думал об этом.
– Кто они? – спросила Солзерин. – Что они?
Медленно, словно, приседая в реверансе до самого пола, Азарин осела на траву.
– Все наши умершие. Восставшие против нас. – Ее глаза ожесточились и заблестели.
Лазло повернулся к Эрил-Фейну:
– Вы знали? Когда я спросил, уверены ли вы, что в цитадели никого нет, вы сказали: «Никого из живых».
Воин закрыл глаза и потер их.
– Я не думал о… призраках, – ответил он, запнувшись на этом слове. – Я имел в виду людей. – Богоубийца едва не прятал лицо в руки, и Лазло понял, что ему раскрыли еще не все секреты.
– Но девушка, – осторожно продолжил он. – Она не относится ни к тем ни к другим.
Эрил-Фейн отвел руки от лица.
– Нет, – с тоской и ярким мерцанием… чего-то – искупления? – он прошептал: – Она жива.
Часть IV
Сатаз (сущ.)
Желание обладать тем, что никогда не будет твоим.
Архаичное; происходит от «Повести о Сатазе», влюбившемся в луну.
40. Милосердие
Что Сарай наделала!
После того как все закончилось и их пятерка, выглядывая за край террасы, наблюдала за приземлением шелковых саней на далекий зеленый луг, Минья молча – не в состоянии говорить – повернулась к ней, и ее молчание было хуже, чем любые крики. Девочку трясло от едва сдерживаемой ярости, и когда тишина затянулась, Сарай заставила себя посмотреть на Минью. То, что она увидела, было не просто яростью. Это было свирепым недоверием и обвинением в предательстве.
– Этот мужчина убил нас, Сарай, – прошипела она, вновь обретя дар речи. – Ты, может, и забыла, но я – никогда.
– Мы не погибли. – В ту секунду Сарай не была уверена, что Минья это понимала. Возможно, все, что она видела, – это призраков, и уже не могла отличить их от живых. – Минья, – воскликнула девушка с мольбой в голосе, – мы до сих пор живы!
– Потому что я спасла нас от него! – пронзительно завопила та. Ее грудь учащенно поднималась и опускалась. Девочка казалась такой хрупкой в своей потрепанной одежке. – Чтобы ты могла спасти его от меня?! Так ты меня благодаришь?!
– Нет! – вспыхнула Сарай. – Я благодарила тебя, делая все, что ты требовала! Я благодарила, олицетворяя твой гнев каждую ночь, на протяжении многих лет, независимо от того, как это влияло на меня. Но этого всегда было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно!
Казалось, Минья не верила собственным ушам:
– Ты злишься, что пришлось оберегать нас?! Мне жаль, если для тебя это было непосильной задачей. Наверное, нам стоило прислуживать тебе и никогда не заставлять использовать свой гадкий дар.
– Я не это хотела сказать. Ты все переворачиваешь с ног на голову, – Сарай затрясло. – Мы могли бы придумать другой способ. Ты приняла решение за нас. Ты выбрала кошмары! Я была слишком маленькой, чтобы самой все решать. Ты использовала меня как одного из своих призраков. – Она давилась собственными словами, поражаясь, что наконец смогла их произнести. Сарай заметила, что Ферал стоит с отпавшей челюстью, пораженный до глубины души.
– И в отместку ты меня предала. Предала нас всех! Может, однажды я и приняла за тебя решение, Сарай, но сегодня выбор был за тобой. – Плечи девочки сотрясались от звериного дыхания и казались маленькими, как кости птички. – И ты. Выбрала. Их! – взвизгнула она. Лицо ее покраснело. Из глаз брызнули слезы. Сарай никогда не видела, чтобы Минья плакала. Ни разу. Даже ее слезы казались свирепыми и злыми. Не нежными трагическими ручейками, как те, что избороздили щеки Руби и Спэрроу. Нет, слезы Миньи бушевали, практически выпрыгивали из ее глаз полными жирными каплями, как дождь.
Все окаменели – Спэрроу, Руби, Ферал. Они были потрясены. Ребята переводили взгляд с Сарай на Минью, с Миньи на Сарай, и у них будто перехватило дыхание. И когда Минья резко повернулась к ним и, указывая на дверь, приказала: «Вы, трое. Убирайтесь!», они замешкали, разрываясь между девочками, но ненадолго. Минью они боялись – ее ледяных вспышек гнева, ошпаривающего разочарования – и привыкли ей подчиняться. Если бы Сарай сейчас предложила им выбор, если бы стояла гордо и защищала свои действия, то могла бы переманить их на свою сторону. Но она этого не сделала. Ее неуверенность читалась во всем: в слишком круглых глазах, подрагивающих губах и в том, как ее окровавленная рука вяло прижималась к животу.
Руби вцепилась в Ферала и вышла вместе с ним. Спэрроу ушла последней. Она испуганно оглянулась в дверном проеме и произнесла одними губами: «Прости». Сарай наблюдала за ее уходом. Минья постояла еще с минуту, глядя на Сарай как на незнакомку. Когда девочка вновь заговорила, ее голос утратил визгливость и ярость – он был сухим и дряблым:
– Что бы дальше ни случилось, Сарай, это твоя вина.
А затем она развернулась на пятках и выскочила за дверь, оставив Сарай наедине с призраками.
Весь ее гнев исчез вслед за хозяйкой и оставил после себя пустоту. Что еще оставалось, если забрать злость, ненависть? Призраки не шевелились – те, кто остался, те, кого Минья сдернула с края свободы, в то время как другие вырвались из ее власти и сбежали, – и хотя они не могли повернуть голову, чтобы посмотреть на Сарай, их глаза косились на нее. Ей показалось, что в них сквозила благодарность.
За ее милосердие.
Милосердие.
Но что это было: милосердие или предательство? Спасение или обречение? Может, это все вкупе, как крутящаяся монетка: то одна сторона, то другая – милосердие, предательство, спасение, обречение? И какой стороной она упадет? Чем все это закончится? Орел – люди выживут. Решка – божьи отпрыски умрут. Результат был подстроен еще в тот день, когда они родились.
