Кожа Сарай стала коричневой, а Лазло – голубой.
Они смотрели, смотрели и смотрели друг на друга, на свои переплетенные пальцы, поменявшиеся цветами, и на поверхность воды, которая раньше не была зеркальной, но теперь стала, потому что они так пожелали. Взглянув на себя в отражении, стоящих плечом к плечу, рука об руку, они увидели не богов и не монстров. Ребята почти не изменились, и все же этот единственный нюанс – цвет их кожи – в реальном мире изменил бы все.
Сарай изучила насыщенный глиняный оттенок своих рук и догадалась, хоть та была и скрыта из виду, что на ее животе нарисована элилит, как у человеческой девушки. Ей стало интересно, какой узор там выведен, и жалко, что нельзя посмотреть. Сарай ласково отвела руку, которой держалась за Лазло. Предлогов и дальше держаться за руки не было, хотя это и довольно приятно.
Она посмотрела на него. Голубого.
– Ты сам это выбрал?
Лазло покачал головой:
– Я отдался на милость махалату.
– И он сделал это. – Интересно, почему? Трансформацию Сарай легко трактовать. Ее человеческое начало перешло с внутреннего на внешний план, как и ее стремление к свободе – подальше от отвращения и рамок металлической клетки. Но почему Лазло стал таким? Быть может, подумала она, это было не стремление, а страх, и таким он представлял себе монстра. – Любопытно, каким даром тебя наделили…
– Даром? В смысле магией? Думаешь, он у меня есть?
– Все божьи отпрыски обладают каким-то даром.
– Божьи отпрыски?
– Так нас называют.
«Нас». Снова коллективное местоимение. Оно мельком блеснуло между парочкой, но на сей раз Лазло не обратил на него внимания.
– Но «отпрыски»… – он скривился. – Какое неподходящее слово. Оно для побегов растений или детей демонов.
– Полагаю, имелись в виду как раз последние.
– Ну, тогда ты исключительно неужасный демон, если так можно сказать.
– Спасибо, – ответила Сарай с напускной искренностью, приложив руку к сердцу. – Это самый приятный комплимент, который мне когда-либо делали!
– Что ж, у меня накопилась минимум сотня еще более приятных комплиментов, но я боюсь опозориться.
Упоминание о позоре волшебным образом вызвало смущение. В своем отражении Сарай увидела, как ее коричневатые щеки стали малиновыми вместо лавандовых, пока Лазло наблюдал обратное в себе.
– Итак, дар, – опомнился он, хотя Сарай была не против еще немного пообсуждать его сотню более приятных комплиментов. – Твой заключается в том… что ты проникаешь в сны?
Сарай кивнула. Не видела смысла вдаваться в подробности. В голове вспыхнуло давнее замечание Руби: «Кто захочет поцеловать девушку, которая ест мотыльков?» От мысли о поцелуе в животе что-то затрепетало, очень напомнив мотыльков, будто те действительно жили внутри нее. Нежные и щекочущие крылышки.
– Так как мне узнать, какой он, этот дар? – поинтересовался Лазло. – Как его обнаружить?
– Всегда по-разному. Иногда это происходит спонтанно и очевидно, а иногда нужно прибегнуть к разным испытаниям. Когда Мезартим были живы, Корако, богиня секретов, проверяла всех детей. Во всяком случае, мне так сказали. Наверное, я ее знала, но не помню этого.
Вопрос «Кто сказал?» повис в воздухе между ними, но Лазло его не задавал – разве что вздернутыми бровями. Сарай все равно ответила:
– Призраки.
В данном случае так совпало, что это правда.
– Корако, – произнес Лазло. Он вспомнил настенную роспись, но его так захватила Изагол, что остальные богини смешались в размытое пятно. Сухейла упоминала только Лету. – Я ничего о ней не слышал.
– Еще бы. Она была богиней секретов, и ее самой заветной тайной была она сама. Никто по сей день не знает, в чем заключался ее дар.
– Очередная загадка, – кивнул Лазло, и они пошли вдоль реки, обсуждая богов и их дары.
Сарай взмахнула ногой и наблюдала, как брызги воды переливаются эфемерной радугой. Они стали рассматривать лебедей, которые раньше выглядели одинаково, а теперь у одного выросли клыки, и он словно порос агатами и мхом, другого будто окунули в золото, а третий даже стал свитягором, погрузился в реку и скрылся под мутной зеленой водой. Сарай поведала Лазло о самых интересных дарах, о которых знала от Старшей Эллен, и вставила между ними историю о девушке, выращивающей растения, и о парне, вызывающем дождь. Талант Лазло, если махалат его таковым одарил, оставался загадкой.
– А что насчет тебя? – спросил он, останавливаясь, чтобы сорвать только что нафантазированный цветок. Это экзотическое растение Лазло увидел в витрине магазина и пришел бы в ужас, если бы знал, что оно называлось цветком страсти. Юноша протянул его Сарай. – Если бы ты была человеком, тебе пришлось бы отказаться от своего дара, верно?
Он не знал, что ее дар – проклятье и какую службу он оказал ей и Плачу.
– Наверное, – ответила Сарай, понюхав цветок, пахнувший дождем.
– Но тогда ты не могла бы находиться здесь, со мной.
Это правда. Будь Сарай человеком, она не смогла бы проникать в сны Лазло. Но… она могла бы быть с ним в одной комнате. Внутри вспыхнул жар, но не от стыда или позора. Это была тоска, но не сердечная, а плотская. Желание, чтобы к ней прикасались. Переплетаться с кем-то конечностями. Оно сосредоточилось в ее животе, на котором теперь была элилит, и девушка, дрожа, провела по татуировке рукой. Наверху в цитадели, расхаживая туда-сюда, ее тело тоже вздрогнуло.
– Я готова пойти на такую жертву, – сказала она.
Лазло не мог этого понять – что богиня готова отречься от своей магии. Но дело было не только в ней. Он считал, что она прекрасна в любом цвете, но обнаружил, что скучает по ее истинному изысканному оттенку.
– Ты же не хочешь на самом деле меняться, правда? – не унимался он. – Если бы все это было по-настоящему и перед тобой предстал такой выбор?
Отказалась бы она? Почему тогда ее подсознание – ее внутренний махалат – выбрал эту трансформацию?
– Если бы это подразумевало, что у меня будет жизнь? С радостью бы поменялась.
Лазло казался сбитым с толку.
– Но ты и так живая, – внезапно его кольнул страх. – Ведь так? Ты же не призрак, как те…
– Нет, – ответила Сарай к его огромному облегчению. – Но я божий отпрыск, а ты наверняка понимаешь, что есть разница между тем, чтобы быть живым, и тем, чтобы жить по-настоящему.
Лазло понимал. По крайней мере, ему так казалось. Он подумал, что то, о чем она говорила, можно сравнить с жизнью найденыша в Земонанском аббатстве: он был жив, но не жил. И поскольку Лазло нашел путь от одного состояния к другому и даже исполнил свою заветную мечту, то чувствовал, что уже имеет определенную квалификацию по этому вопросу. Но ему недоставало ключевой части головоломки. Ключевой, кровавой части. У него были основания ей сочувствовать, и делал он это от всей души.
