Кроме Стрэнджа, который знал, кто он на самом деле. На скулах Тиона заходили желваки. Если бы только Лазло оказал ему любезность и… прекратил свое существование… тогда, может быть, он бы и проникся к нему благодарностью. Но не сейчас, пока Стрэндж здесь, всегда рядом – добродушное присутствие, смеющееся с воинами или с радостью берущееся за все, что требовалось сделать. Во время их путешествия у него даже выработалась привычка помогать поварихе оттирать песком огромный суповой котел. Что он пытался доказать?
Тион покачал головой. Он знал ответ, просто не мог его понять. Лазло ничего не доказывал. Для него не существовало стратегии. Обмана. Стрэндж был просто Стрэнджем и предложил свой дух без всяких обязательств. Тион благодарен ему, хотя и возмущен в равной – или большей – степени. Он пожертвовал слишком много собственного духа, а это опасная игра. Шутка Лазло об уродстве попала в яблочко, но алхимика беспокоило не только это. Он видел людей, лишенных духа. Большинство из них долго не протягивали – либо заканчивали жизнь самоубийством, либо медленно угасали, не желая даже питаться. Судя по всему, в этой загадочной прозрачной жидкости, которой Стрэндж поделился не мешкая, крылось стремление к жизни.
Благодаря этой короткой передышке Тион смог восстановить силы. Он готовил новую партию алкагеста, на сей раз используя азот Стрэнджа. Обычно, приступая к этой части процедуры, он испытывал рвение – азарт от возможности сотворить то, что не мог никто другой, и изменить саму структуру природы. Алкагест – это универсальный растворитель и, верный своему предназначению, никогда прежде его не подводил. Тион неустанно тестировал его в Хризопоэзиуме, и вещество растворяло все, к чему прикасалось, даже алмаз.
Но не мезартиум. Треклятый металл пугал своей неестественностью, в голову уже закрадывались позорные мысли о поражении. Но научный метод – религия Тиона, а он диктовал повторение экспериментов – даже неудачных. Поэтому он сделал новую партию химического вещества и снова отправился испытывать алкагест на северном якоре. Разумеется, вещество не было доведено до завершающей стадии, иначе проело бы контейнер. Тион активирует финальную смесь в последний момент.
А затем, когда ничего не произойдет – а так и будет, – он применит нейтрализующее вещество и деактивирует алкагест, чтобы тот не стек по неуязвимому металлу и не проел дыру в земле.
После этого он планировал поспать. Вот о чем думал алхимик – о прекрасном сне, который его освежит (получай, Стрэндж, ублюдок ты эдакий!), – пока шел по безлунному городу Плач, неся на плече сумку, полную колб. Он повторит свой эксперимент, запишет его как несостоявшийся и пойдет спать.
И ни на одну секунду, даже на долю секунды Тион Ниро не задумывался, что его эксперимент может оказаться удачным.
46. Просто сон
Сарай пораньше вернула мотыльков домой, оставив лишь одного на лбу Лазло. Ненадолго замешкалась с тем, который приглядывал за ее отцом.
«Следил, – исправила она себя, – а не приглядывал». Не этим она занималась.
Ей наконец-то удалось его найти, а она даже не могла заглянуть ему в разум!
Хотя, стоило признать, это большое облегчение. Сдавшись, она оторвала мотылька от стены и направила в окно, обратно в воздух. Сарай боялась узнать, что теперь кроется в его снах, когда он знает, что она жива. Может ли быть, что после всего случившегося в ней еще остались зачатки надежды, что отец обрадуется живой дочери?
Сарай отмахнулась от этой мысли. Конечно он не обрадуется, но сегодня об этом можно и забыть. Она оставила Эрил-Фейна наедине с его мыслями, какими бы они ни были.
Путешествие с крыш до террасы было довольно долгим для таких крошечных созданий, как мотыльки, и Сарай никогда еще не сгорала от нетерпения так, как в эти минуты, пока они преодолевали воздушное расстояние. Когда они наконец впорхнули в цитадель через дверь террасы, девушка увидела сторожевых призраков и с содроганием вспомнила, что все еще является пленницей. Этот факт совершенно вылетел из головы, да и сейчас она не стала на нем зацикливаться. Большая часть ее сознания оставалась с Лазло. Сарай все еще находилась с ним в комнате, когда ее тело в цитадели открыло губы, чтобы впустить мотыльков домой.
Девушка отвернулась от иллюзорного Лазло, несмотря на то что тот никак не мог видеть ее настоящего рта или мотыльков, залетающих внутрь. Их крылышки щекотали ей губы – нежные, как призрачный поцелуй, – но Сарай думала только о том, какое отвращение это вызвало бы у Лазло.
«Кто захочет поцеловать девушку, которая ест мотыльков?»
«Я не ем их», – заспорила она с собой.
«Твои губы на вкус как соль и сажа».
«Перестань думать о поцелуях!»
А затем пришло время нового необычного опыта: лежать на кровати в кромешной тьме – ее настоящее тело в настоящей кровати, – в тишине знания, что цитадель и город спят, с единственной ниточкой сознания, тянущейся в Плач. Сарай уже и не помнила, когда в последний раз ложилась спать до рассвета. Как и ранее Лазло, она была напряжена, ее стремление поскорее заснуть не давало спать, повышенное осознание собственных конечностей дало почву для сомнений: куда она их девала, когда не задумывалась об этом? Ей удалось принять подобие своей естественной позы во сне – свернулась на боку, подложив руки под щеку. Истощенное тело и еще более истощенный разум, которые, казалось, от усталости начали расходится как в море корабли, наконец-то примирились с потоками. Но ее сердца бились слишком быстро для сна. Не от страха, а от волнения, что это не сработает, и… от возбуждения – такого же дикого и мягкого, как хаос из крыльев мотыльков, – что все сработает.
Внизу в городе девушка долгое время стояла у окна и общалась с Лазло в новой, застенчивой манере. Чувство грандиозности происходящего так и не прошло. Сарай вспомнились завистливые сетования Руби, что она «живет». Раньше она была не согласна, но теперь…
Можно ли считать это жизнью, если она проходит во сне?
«Это просто сон», – напомнила она себе, но слова не имели особого значения, когда узлы сшитого вручную ковра под ее иллюзорными ногами казались более ощутимыми, чем гладкая шелковая подушка под настоящей щекой. Когда общество этого мечтателя впервые пробудило ее, даже пока она пыталась заснуть. Ей было неспокойно стоять там с ним. Ее разум не унимался.
– Возможно, мне будет легче заснуть, – наконец решилась Сарай, – если я замолчу.
– Конечно! Хочешь прилечь? – Лицо у Лазло стало пунцовым. У Сарай тоже. – Пожалуйста, располагайся. Тебе что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо.
И, с забавным чувством дежавю, Сарай устроилась на кровати – как в цитадели, но придерживаясь самого краешка. Кровать была относительно маленькой. Сарай сомневалась, что Лазло тоже ляжет, но на всякий случай оставила ему место.
Юноша продолжал стоять у окна, и она заметила, как он потянулся было руками в карманы, только чтобы обнаружить, что в штанах их нет. Он стушевался на секунду, а затем вспомнил, что это сон. Карманы тут же появились, и он засунул в них руки.
