Лазло более чем готов, чтобы его обыденность снова прервалась.
– Который час? – поинтересовался он у Рузы, сердито косясь на небо. В тех местах, где оно показывалось вокруг контура цитадели, оно выглядело чертовски ярким и голубым. Лазло никогда еще так не злился на небо. Даже нескончаемые дни при пересечении Эльмуталет заканчивались быстрее, чем этот.
– Я что, похож на часы?! – огрызнулся воин. – У меня круглое лицо? На нем написаны цифры?
– Если бы твое лицо было часами, – рассудительно протянул Лазло, – я бы не спрашивал тебя о времени. Достаточно было бы просто на тебя посмотреть.
– Справедливо, – признал Руза.
Это был самый обычный день, только длился он в десять раз дольше, чем должен. Солзерин и Озвин сделали как их просили и придумали надежную причину для задержки второго полета. Никто в них не сомневался. Жители Плача даже обрадовались, а фаранджи просто были слишком заняты.
Тион Ниро не единственный, кто не жалел сил – хоть и единственный, кто не жалел еще и своей жизненной сущности. Все они с головой погрузились в дела и лезли из кожи вон, чтобы преуспеть раньше других. Вернее, все они лезли из кожи вон, чтобы преуспеть, и с головой погрузились в дела – все, кроме Дрейва: но, если быть честным, это не его вина. Он бы с радостью что-нибудь подорвал, но всем, включая его самого, было ясно, что его порох – крайняя мера.
Когда все другое не сработает, тогда они прибегнут к взрывам.
Это его не утешало.
– Как я могу выиграть награду, если мне ничего не позволено делать? – негодуя, спрашивал Дрейв у Лазло тем днем, подкараулив его у тизерканского поста охраны, где тот остановился поговорить с Рузой, Царой и другими воинами.
Лазло остался равнодушным. Дрейв получал компенсацию за свое время, как и все остальные. Что касается награды – личное богатство подрывника не стояло на первом месте в списке его приоритетов.
– Даже не знаю, – ответил Лазло. – Может, придумаешь решение проблемы, не связанное с разрушениями?
Дрейв фыркнул:
– Не связанное с разрушениями? С тем же успехом я мог бы попросить тебя не быть болтливым мандражистом.
Брови Лазло полезли наверх:
– Мандражистом?
– Полистай словарь! – рявкнул Дрейв.
Юноша повернулся к Рузе.
– А ты считаешь меня мандражистом? – спросил он таким голосом, каким маленькие девочки интересуются, идет ли им это платье.
– Я не знаю, что это значит.
– По-моему, это гриб такой, – ответил Лазло, хотя прекрасно знал значение слова. Больше удивляло, что его знает Дрейв.
– Тогда да, ты точно гриб, – кивнул Руза.
– Это значит «трус», – проворчал Дрейв.
– О, – Лазло повернулся к Рузе. – Ты считаешь меня трусом?
Тот призадумался.
– Скорее грибом, – решил он. Затем сказал Дрейву: – Твой первый вариант ближе к правде.
– Я никогда не называл его грибом.
– Так что ж вы мне голову морочите?!
– Приму это за комплимент, – продолжил Лазло, просто чтобы взбесить подрывника. Мелочный поступок, зато веселый. – Грибы такие увлекательные! Ты знал, что они даже не растения?
Руза подыграл, изобразив интерес и недоверие:
– Нет, не знал. Умоляю, расскажи еще!
– Это правда. Грибы отличаются от растений, как животные…
– Я ничего не говорил о грибах! – процедил Дрейв сквозь зубы.
– О, прошу прощения. Дрейв, ты что-то хотел?
Но подрывник был сыт по горло. Он возмущенно махнул рукой и ушел.
– Скучает, бедняга, – сказала Цара без ноток сочувствия. – Крушить нечего.
– Может, выделим ему на снос хоть небольшой квартальчик? – предложил Руза. – А то что это за отношение к гостям!
И тогда Лазло почувствовал… легкое беспокойство. Заскучавший подрывник – это одно. Заскучавший обиженный подрывник – другое. Но затем тема разговора сменилась, и все мысли о Дрейве вылетели из головы.
– Я знаю, чем его занять, – заявил Шимзен, один из воинов. – Отправьте его на шелковых санях подрывать божьих отпрысков в голубое рагу.
Лазло услышал его слова, но они произнеслись так спокойно, ненавязчиво, что он не сразу осмыслил их, а потом мог лишь моргать.
Голубое рагу.
– Только если мне не придется потом убирать, – так же беспечно ответил Руза.
Чуть ранее их просветили о… ситуации… в цитадели. За вальяжным поведением определенно крылась глубокая тревога, но это не значило, что воины говорили не всерьез. Цара покачала головой, и Лазло подумал, что она упрекнет сослуживцев за их чопорность, но вместо этого она сказала:
– И что тут веселого? Тогда нам даже не посчастливится увидеть, как они умрут.
Весь воздух вышел из легких Лазло, словно его ударили под дых. Все недоуменно уставились на него.
– Да что с тобой? – спросил Руза, увидев выражение на лице друга. – Выглядишь так, будто тебе подали голубое рагу на ужин.
Парень рассмеялся, довольный своей шуткой, а Шимзен хлопнул его по плечу.
Лицо Лазло напряглось и покраснело. Перед глазами всплыл образ испуганной Сарай, запертой в цитадели.
– Как вы можете так говорить? – спросил он. – Ведь вы никогда с ними даже не встречались!
– Встречались? – брови Рузы подскочили к лбу. – С монстрами не встречаются. Их истребляют.
Должно быть, Цара заметила гнев Лазло, его… крайнее удивление.
– Поверь мне, Стрэндж, если бы ты их знал, то и сам бы с радостью метнул туда бомбу.
– Если бы вы знали меня, – ответил он, – то не думали бы, что я мог бы с радостью кого-то убить.
Все посмотрели на него прищурившись, – сбитые с толку и сердитые, что он портит им веселье.
– Ты говоришь о них как о людях, – заметил Руза. – В этом-то и твоя беда. Представь, что они тривахниды…
– Мы не убивали тривахнидов.
– Ладно, твоя правда, – лицо воина скривилось. – Неудачный пример. Но ты бы смотрел на меня так, если бы я убил одного?
– Не знаю. Но они не тривахниды.
– Да, – не спорил Руза. – Они куда опаснее.
И это тоже правда, но смысл крылся в другом. Они люди, а никто не шутил над тем, чтобы превратить в рагу людей.
И уж тем более Сарай.
«Думаешь, хорошие люди не могут ненавидеть? – спросила она его прошлой ночью. – Думаешь, хорошие люди не убивают?» До чего наивно было полагать, что вся проблема кроется в простом недопонимании! Если бы они ее узнали, убеждал себя Лазло, то ни за что бы не захотели причинить ей вред. Но теперь стало ясно: они никогда ее не узнают. Они попросту не допустят такой возможности. Сухейла ему сказала: ненависть как зараза. Теперь он понял, что она имела в виду. Но есть от нее лекарство?
