Девушка промолчала. Так и не выпутавшись из простыни, она оправдала свое прозвище и загорелась как факел, обволакивая всю кровать.
Ферал застонал, но ничего не мог поделать, кроме как наблюдать, пока его простыня, подушки, матрас – все, что не из мезартиума, – сгорали, не оставляя после себя ничего, помимо раскаленного металла и дымящейся голой девушки с поднятой бровкой, которая так и кричала: ну, как тебе такая обожженная простыня? Тем не менее она не выглядела сердитой. Уголки ее губ приподнялись в усмешке.
– Полагаю, ты достиг определенных успехов, – допустила она.
Это все равно что выиграть спор, только гораздо лучше. Ферал рассмеялся. Он знал Руби всю свою жизнь, и половину времени она ему надоедала, но сейчас его просто поражало, как могут измениться отношения двух людей и какие чувства могут в них пробудиться, пока они отвлекали себя от конца мира. Юноша снова подошел к ней.
– Ты уничтожила мою кровать, – вкрадчиво начал он. – Отныне мне придется спать с тобой.
– Неужели? Разве ты не боишься, что я тебя сожгу?
Ферал пожал плечами:
– Что ж, придется мне быть менее великолепным. В целях безопасности.
– Только попробуй – я тебя тут же выдворю!
– Какая дилемма! – Он сел на голый каркас кровати. – Быть менее великолепным – и остаться в живых. Или быть великолепным – и обжечься.
Мезартиум не сохранял тепло и успел остыть, в отличие от кожи Руби. Та была горячей – как летний день или по-настоящему страстный поцелуй. Ферал наклонился к ней, настроившись воплотить второе, – и замер.
В ту же секунду они наконец заметили какое-то движение на периферии. Шторка. Ее отодвинули, и за ней стояла ошеломленная Спэрроу.
53. Очерненные сердца
В тот день сны Сарай были не без кошмаров, но, разнообразия ради, и она была не беззащитной. «Мы их прогоним, – заверял Лазло, – или превратим в светлячков и поймаем в банки».
Она попробовала – и это сработало! В тот вечер Сарай держала путь через темный лес в броне тизерканцев, зажав под мышкой банку со светлячками, которые еще совсем недавно были равидами, Разаласом и даже ее матерью. Чтобы осветить себе дорогу, она подняла банку, и та зажгла ее улыбку – яростную и триумфальную.
В этом сне она не встретила Лазло… не совсем. Наверное, ее подсознание предпочитало дождаться реальной встречи. Но Сарай вновь пережила их поцелуй, в точности каким он был – сладострастным и слишком быстрым, – и проснулась в ту же секунду. Единственное отличие заключалось в том, что на сей раз девушка не встала рывком, а продолжила лениво валяться, будто расплавившись до жидкого состояния от сна и блаженства. Обычно на рассвете ее приветствовало одиночество, но не сегодня. Открыв глаза, Сарай вздрогнула.
У подножия ее кровати стояла Минья.
Вот теперь Сарай села рывком:
– Минья! Ты забыла, что нужно проявлять уважение к чужим шторкам?!
– А, шторки, – отмахнулась девочка. – С чего бы беспокоиться о шторках, Сарай, если тебе нечего скрывать? – Ее глаза лукаво заблестели. – Как, например, в случае Ферала с Руби. Но знаешь, шторки, к сожалению, не звуконепроницаемые.
Она начала преувеличенно причмокивать губами, и это напомнило Сарай, как девочки хихикали и ахали при рассказах о том, чем занимаются люди в своих кроватях. Давненько это было.
Но Руби и Ферал?! Не то чтобы это ее удивило – пока она погружалась в свое несчастье, жизнь в цитадели била ключом. «Бедная Спэрроу», – подумала она.
– Ну, мне скрывать нечего, – соврала Сарай.
Минья ни капельки ей не поверила:
– Нет? Тогда почему ты так выглядишь?
– Как «так»?
Минья окинула ее изучающим взглядом с головы до пят, и Сарай почувствовала себя голой. Будто ее увидели, но не в хорошем смысле. Минья ответила тоном, которым диагностируют болезнь:
– Счастливо.
Счастливо… Это что-то новенькое.
– Так вот что это за чувство? – спросила Сарай, даже не пытаясь его скрыть. – Я уж о нем и забыла.
– С чего бы тебе быть счастливой?
– Просто мне приснился хороший сон, – улыбнулась девушка. – Вот и все.
У Миньи раздулись ноздри. Сарай не должны были сниться хорошие сны.
– Как это возможно?!
Та пожала плечами:
– Я закрыла глаза, устроилась поудобнее – и…
Девочка пришла в ярость. Ее тело натянулось как струна. Голос стал шипящим как слово «отмщение»:
– У тебя вообще есть совесть?! Лежишь тут, вся из себя шелковая и беззаботная, смотришь хорошие сны, пока наша жизнь разваливается на кусочки!
У Сарай была совесть. С тем же успехом Минья могла спросить «У тебя вообще есть кровь?» или «У тебя вообще есть дух?», поскольку совесть словно текла по жилам Сарай. Но… не сейчас. «Я думаю, что ты сказка». Забавно, как легко стало без нее жить. «Думаю, что ты волшебная, храбрая и утонченная».
– Хватит с меня угрызений совести, Минья, – отрезала Сарай. – А также люльки, кошмаров и отмщения. Плач достаточно настрадался, и мы тоже. Нужно найти другой путь.
– Не будь дурой! Другого пути нет.
«Многое может произойти», – сказала Сарай Руби, сама не веря своим словам. Но это было давно. Теперь она поверила. Многое произошло. Невероятные события! Но когда дело касалось цитадели, ничто не могло произойти без дозволения Миньи.
Чтобы что-то случилось, Сарай необходимо ее переубедить.
На протяжении многих лет она подавляла собственное сопереживание и прятала его в страхе перед гневом Миньи. Но теперь от него многое зависело – не только ее любовь, но и их жизнь. Девушка сделала глубокий вдох.
– Минья, – начала она, – ты должна прислушаться ко мне. Пожалуйста. Я знаю, что ты злишься, но, умоляю, попытайся открыть свой разум.
– Зачем? Чтобы ты вложила в него свои глупости? Я не прощу твоих людишек, если ты на это надеешься.
«Твоих людишек». Но они действительно ее люди, подумала Сарай. Не только Эрил-Фейн и Лазло, а и все остальные. Потому что ее дар заставил – и позволил – узнать их поближе.
– Минья, пожалуйста, – ее голос затрепетал, будто пытаясь улететь, как хотелось того хозяйке. – Эрил-Фейн никому не рассказал о вчерашнем. Ни обо мне, ни о призраках.
– Значит, ты все-таки его видела! – воскликнула Минья, подтвердив свои домыслы. – Знаешь, ты всегда была ужасной лгуньей. Я видела тебя насквозь. Но, похоже, ты усовершенствовалась.
– Я не лгала! – возразила Сарай. – До недавнего времени я его не видела.
– И как он там, наш великий герой, хорошо поживает?
– Нет, Минья. Ему давно не было хорошо. Не после Изагол.
