Легенда о магнитной горе возникла в древние времена. Сообщения о ней есть у Плиния (Plin. N. H., II, 98) и Птолемея (Ptolemaus, VII, 2). У всех европейцев, кто сталкивался с непонятным явлением магнитной стрелки (намагниченной иглы) всегда поворачиваться и указывать одно и то же направление, постепенно стали рождаться легенды о существовании неведомой магнитной горы, расположенной где-то на Севере. Для жителей Южного полушария стрелка показывала, естественно, на юг.
Первоначально, видимо, полагали, что магнитная гора «безобидна», и это нашло отражение в народной поэзии. Но вскоре мифическая магнитная гора превратилась в одну из самых ужасных опасностей, грозящих мореплавателям, и ей стали приписывать гибель бесчисленного числа кораблей. Однако найти ее никто не мог.
Так как ее в известных водах до Гренландии и Свальбарда (Шпицбергена) обнаружить не удалось, то мнимое местонахождение мифической горы постепенно отодвигалось все дальше на север. Затем стали предполагать, что магнитная гора вообще находится на Северном полюсе, а позднее стали приписывать даже самой Полярной звезде.
Это представление о магнитной горе сохранилось в течение нескольких веков и получило свое отражение на картах Герарда Меркатора и у других картографов позднего Средневековья. Кстати, если внимательно посмотреть на карту Меркатора, легко можно обнаружить не одну, а даже две горы.
Объяснение этому дает сам картограф в упомянутом выше письме к английским коллегам из Оксфорда: «Я выяснил из достоверных магнитных наблюдений, что магнитный полюс находится не очень далеко за Табином. Вокруг этого полюса и вокруг Табина много скал, и плавание там очень трудно и опасно».
Так что Меркатор на своей знаменитой карте, в первую очередь, изображал магнитную гору, притягивающую стрелку компаса, а не мифическую Меру – «вселенскую гору прапредков индоевропейских народностей».
Конечно, нужно отдать должное великому картографу. На его карте Кольский полуостров впервые изображен удивительно точно, в отличие от других карт, составленных его современниками. Взять того же Олауса Магнуса, где на «Морской карте» Кольский полуостров показан как сомкнутый обоими концами с материком перешеек между Ледовитым океаном и Белым морем, а то, в свою очередь, представлено как внутреннее озеро.
Но все же, откуда у Меркатора были такие прекрасные представления о Севере, как он сумел правильно изобразить не только Кольский полуостров, но и полярное побережье Северного Ледовитого океана, называемого в то время Скифским морем, и самое удивительное – указал пролив Аниан между Америкой и Азией.
В таком случае, источником для таких сведений явились, вероятно, те самые «грубовато начерченные» древние карты (или копии их), о которых он упоминал в своих письмах. Кто же мог их нарисовать и как они попали ему в руки?
* * *
Для наших историков не является большим секретом, что большинство западноевропейских ученых-исследователей и писателей всегда старалось принизить роль русских путешественников (как морских, так и сухопутных) в мировых географических открытиях. В том числе ими незаслуженно были «забыты» первооткрыватели северных островов и морей – русские мореходы.
Как известно из древнерусских летописей новгородцы уже в IX веке проникли на древнюю землю угро-финских племен, прозванную позже Заволочьем. Они узнали о несметном количестве пушных зверей, еще не пуганных человеком, об огромных косяках рыбы, жирующих в больших глубоких реках и озерах, о необычных животных, обитавших в местных морях и имевших удивительный «рыбий зуб», пользующихся огромным спросом у заморских купцов. Искусные кораблестроители, новгородцы не боялись выходить на промыслы в негостеприимное Студеное море, постепенно осваивали неизвестные берега.
В летописях сохранились первые письменные сообщения о таких плаваниях. Одно из них для потомков сохранил архиепископ Новгородский Василий, известный ранее в миру под именем и прозвищем Григория Калики. В 1347 году Василий закончил одно из своих посланий, где описал первые дальние морские путешествия древних новгородцев.
Первые сведения о появлении новгородцев на Кольском полуострове относятся к еще более раннему периоду, к 1216 году, об этом упоминается в Новгородской летописи одной строкой, что «Сьмьюна Петриловиця Тьрьского даньника» убили в Липицкой битве.
Новгородцы стали появляться и на границе с Норвегией. О первом появлении новгородцев у границ Норвегии упоминается в древнейшей скандинавской летописи «Гулатинская Правда», составленной около 1200 года, где говорится, что норвежцы самой северной провинции – Халоголанда, как уже знаем, промежуточного пункта следования всех норвежских викингов для грабежей Биармии, должны держать морскую стражу на востоке. Вероятно, необходимость содержания пограничного охранения восточной оконечности Халоголанда была вызвана появлением новгородцев, проникших на Север в поисках новых данников. Из другой норвежской летописи, «Исландские анналы», известно, что в 1316 и 1323 годах новгородцы доходили даже до современного Трондхейма.
А после очередного морского похода новгородцев и двинян в Скандинавию 3 июня 1326 года норвежский посол Хакон заключил с Великим Новгородом мирный договор. Новгородцы и двинские жители с давних времен контролировали огромный участок будущего Северного морского пути от Скандинавии до устьев Печоры.
Кроме того, из того же послания архиепископа Василия известно, что отважные новгородские мореходы еще в конце XIII века или около 1300 года предпринимали другое плавание, но только в противоположную сторону – на северо-восток. Среди них был Моислав Новгородец и его сын Яков. Они осуществили плавание на трех судах. Проблуждав в полярных морях, одно судно погибло, другие же два достигли каких-то высоких гор, где их застала полярная ночь. Возвратившись, они поведали архиепископу Василию о величественной картине полярного сияния.
Известны другие свидетельства раннего пребывания новгородцев на Крайнем Севере. Так, в 1328–1340 годах новгородский наместник Печорской стороны Михаил выходил на судах в Ледовитый океан добывать дорогую моржовую кость и меха.
Но все же, на наш взгляд, самым ранним письменным источником о морском походе беломорских жителей вокруг Скандинавии и пребывании их в Норвегии является «Сага о конунге Хаконе». В ней говорится о татарах, опустошивших новгородскую землю, а также о пришедших биармах, обосновавшихся в норвежском Тромсе, «которые бежали с востока, прогнанные набегами татар». Королем Хаконом беженцам для проживания был уступлен залив Малангер. Это событие отмечено в саге после сообщения о последнем в 1222 году приезде норвежцев Андрея Скьялдарбанда и Ивара из Утвика в Биармию.
Исследователи до сих пор спорят, как биармийцы могли попасть в Тромсе. А все из-за того, что слово «пришли» они понимают буквально. Наверняка, биармы пришли не пешком, а прибыли в Норвегию на судах. До сих пор у поморских жителей бытуют слова «судно пришло», а не «приплыло». Причем, вероятней всего, пунктом убытия беженцев было устье Северной Двины. Затем, пройдя вдоль берегов Терского наволока (Кольский полуостров), обогнув Мурманский Нос (Нордкап), вынужденные переселенцы смогли попасть на гостеприимный берег Тромсе. Неужели можно думать, что биармы, пройдя пешком сотни километров по болотам, лесам, смогли преодолеть Скандинавский горный хребет? Сомневаемся, однако.
