Александр Алексеевич Дмитриев (род. 1854), является, не ошибемся, самым авторитетным и крупнейшим историком Пермского края. Он тут родился, жил и работал всю жизнь, занимаясь сбором материалов о древностях родного края. Главным трудом его жизни стало написание нескольких сборников «Пермской старины», где Дмитриев представил свою точку зрения на проблему отождествления Биармии и Перми.
Столь значительные богатства, справедливо замечает Дмитриев, завезенные в местные края восточными торговцами, легко могли сделаться источником известных преданий о «закамском серебре», «главных недоразумений в вопросе о древней Перми» и отождествления ее с Биармией. А большое количество серебряных и других вещей, шедших через Пермь с юга на север и частью каким-то образом оставшихся в пределах Пермского края и теперь случайно открываемых учеными, по словам Дмитриева: «Подало повод слагателям скандинавских саг воспеть древнюю Биармию, как какую-то необыкновенную богатую страну. Торговый путь из Хазарии, Булгарии и Перми пролегал далее на Север до берегов Белого моря и устья Северной Двины, именно куда приезжали норманны для меновой торговли, а в былые времена первые мореходы Западной Европы <…> Следовательно, в вопросе о древней Перми, с которой эти ученые отождествляли Биармию, скандинавские саги послужили таким же источником недоразумений».
Дмитриев сразу заявляет о той путанице в решении данного вопроса, которую в значительной степени можно объяснить тем, что: «Название Пермь, и без того употреблявшееся в неодинаковом каждый раз смысле [Пермь Старая, Великая, Малая и т. д. – Авт. ], многие ученые, вздумали сближать и даже отождествлять со скандинавским словом Биармия, смысл которого для нас, конечно, еще более темен и загадочен. Другой причиной запутанности вопроса о древней Перми служило то обстоятельство, что ученые старались одновременно решить две задачи, действительно имеющие между собою близкое соотношение – что такое была Пермь как страна и Пермь как народ? В каких границах заключалась эта страна с одноименным ей населением?»
Чтобы поставить окончательную точку в дискуссии о тождестве Биармии и Перми, Дмитриев сделал окончательный вывод по данному вопросу: «Так как ни в древнейших местных источниках письменных и вещественных, ни в местных преданиях нет никакого упоминания о баснословной Биармии, даже никакого намека на нее, то мы оставим ее в стороне, как область древней Заволочской Чуди, а не Перми».
Таким образом, авторитетный исследователь полагал, что Биармию надо искать не в его родных пермских местах, а там, где обитала Чудь Заволоцкая – на берегах Северной Двины и в Обонежье.
Профессор И. Н. Смирнов был более категоричен в своих суждениях по запутанному вопросу, отрицая в своей монографии «Пермяки» тождество Биармии с Пермью, указав при этом, что: «Этот народ, культура которого обрисовывается пред нами в сагах – эти Bjarmas не были нашими Пермяками и Зырянами. Почитание Юмала, курганное погребение, согласно с известиями Отера и филологическими данными, которые констатированы Кастреном, Шегреном и Веске относительно древнего населения Подвинья, заставляют нас считать древних Биармийцев представителями западно-финской ветви».
Автор нашумевшей в свое время статьи «К вопросу о Биармии» Степан Кирович Кузнецов (1854–1913) ушел в другую крайность. Он утверждал, что Биармия не только в «пределах Перми Великой есть мираж», но ее даже не существовало на берегах Северной Двины. Маститый этнограф поместил Биармию на Мурманском берегу Кольского полуострова, считая, что скандинавы на своих судах никогда не заходили дальше горла Белого моря.
Одним из главных аргументов того, что Биармию нельзя располагать не только в Перми, но даже в Заволочье, у Кузнецова служило предположение, что Оттар никогда не бывал в Белом море, т. к. ту «большую реку», о которой говорил норвежский путешественник, многие историки ошибочно отождествляли с Северной Двиной. Авторы настоящей книги уже останавливались на этой проблеме и доказали обратное, что это возможно из-за великолепных мореходных качеств норманнских судов. Однако, по мнению Кузнецова, река скандинавских саг должна находиться где-то на Мурманском или Терском берегах Кольского полуострова. Одновременно уважаемый историк впадает, мягко говоря, в другую крайность – он, ссылаясь на сказочную сагу «История Хиалмара, царя биармаландского», предлагает искать Биармию в каком-нибудь другом месте, «поблизости от легендарного острова Туле, но только не при устье Северной Двины». А кто сейчас может сказать, где находился этот мифический остров Туле?
В чем Кузнецов абсолютно прав, так это в отсутствии сведений о Биармии в наших летописях. Данные скандинавских саг показывают, справедливо замечает ученый, что визиты норманнов в Биармию продолжались с половины IX века по 1222 год, и чем ближе подходило время к XIII веку, тем чаще совершались эти походы. В это же время, с одной стороны, процветала торговля Булгара с Чердынью, с другой – новгородцы, судя по летописям, уже в 1032 году совершили поход в Заволочье, а в 1096 году состоялся поход Гюряты Роговича, после которого Югра начала платить дань Новгороду. Поэтому, если бы скандинавы совершали походы в Пермский край, подразумевая под ним Биармию, делает историк окончательный и совершенно правильный вывод, то неизбежно путь их пересекал бы путь новгородцев. Тогда обязательно должны были бы иметь место конфликты, которые наверняка отразили бы в своих писаниях как скандинавские, так и отечественные летописцы.
Поэтому заключил С. К. Кузнецов: «Нет оснований отождествлять Биармию с Пермью, потому что границы Перми никогда не доходили до морского берега, а попасть из устья Северной Двины в Вишеру и Каму скандинавам было решительно невозможно: тяжелая переправа чрез волоки, связанная с построением новых судов, отняла бы у них много времени, и разве через год могли бы они вернуться из Чердыни к устью Северной Двины».
Несмотря на свое категорическое суждение, что «Биармия на берегах Северной Двины и в пределах Перми Великой есть мираж, научное заблуждение, с которым пора покончить раз и навсегда», за которое уцепились некоторые современные исследователи, в конце концов, С. К. Кузнецов все же позволил Биармии, «как стране, действительно тут существовавшей», разместиться на Мурманском берегу.
Он был не одинок в своих суждениях, сторонники локализации Биармии на Кольском полуострове были до него, например, Н. Дергачев со своей книгой «Русская Лапландия», они появятся и позднее, уже в наше время.
Кроме того, С. К. Кузнецову, вероятно, не пришлось ознакомиться с интересной работой Д. П. Европеуса о северных народах, написанной за полвека до появления его знаменитой статьи о Биармии, иначе у него, вероятно, изменилось бы суждение о локализации этой страны. Европеус считал, что Биармия находилась в низовьях Северной Двины, а биармами были финские племена карел, обитающих в устье главной северной реки.
Такого же мнения придерживался Герман Федорович Гебель (1844–1910). Этот патриот Севера никогда не сомневался в местоположении Биармии: «Не подлежит сомнению, что Биармия старых Норманнов была расположена по обеим сторонам нижнего течения Северной Двины», заявил он, когда к нему в руки, правда, значительно позднее, попала работа С. К. Кузнецова. Гебель живо отозвался на нее своей разгромной статьей «Биармия и низовья Северной Двины», где дал достойную отповедь московскому этнографу как в части его сомнений о прекрасных мореходных качествах скандинавских судов и их быстроходности, существования древних торговых путей, так и в части локализации самой Биармии.
