— Какая мерзость! Вампиры! Зачем тогда их держат в аквариуме?
— Чтобы чистили его от мелких рыбешек, которых может расплодиться столько, что в воде не хватит кислорода для питания других обитателей.
— Так они съели всех рыб, кроме красных?
— Точно. Красные, оранжевые — это ядовитые крылатки и рыбы-клоуны, единственные выживающие рядом с коварными актиниями.
— Ой, хочу на воздух, — сказала Лена, — здесь одни кровожадные чудовища.
Мы вышли из аквариума.
По поляне гуляли три важных павлина, которые никак не хотели распускать хвосты, несмотря на призывы зрителей.
Лена позвала негромко:
— Пава, пава!
Ближайший из павлинов сначала скосил один глаз и… подошел к девушке.
— Ну распусти хвостик, я никогда его не видела, — сказала Лена и сыпанула на траву кукурузы из пакетика.
Павлин дернул глазом на зерна, однако клевать не стал, повернулся хвостом к Лене, застыл на месте и, отряхнувшись для приличия, медленно раскрыл свой пышный разноцветный веер. Потом, так же медленно, начал разворачиваться, демонстрируя свой роскошный наряд. Толпа возликовала.
— Девушка, это он перед вами красуется! — закричал один мужчина из публики. — Надо же!
— Ты бы и сам не прочь покрутить хвостом перед такой, — тихо заметил ему его приятель, но Лена расслышала и дернула меня за руку:
— Пойдем!
— Что ты смутилась? — сказал я. — Удивительное дело, перед тобой даже павлины замирают.
— Ну тебя!
Подивились мы и на толстенное тюльпановое дерево, мощные корни которого правильным конусом ушли в гранитное основание, которым оно было огорожено. Задрали кверху головы у высоченных секвой с шершавыми красноватыми стволами, воздевших свои зеленые кроны к самым небесам.
— А в Сибири кедры еще выше, только вот почему, там же холодно?
— Зато у них такая теплая шуба, что только расти и расти под ней, — нашелся я, не зная правильного ответа.
Лена почувствовала мой шутливый тон.
— Ты был бы хорошей шпаргалкой по мобильнику — всегда знаешь ответ. У нас студенты покупают «клопы» к мобильникам и слушают подсказки.
— Ну, это старая шутка, еще из фильма про Шурика.
— Ты зря. Телефончик сейчас умещается невидимо, в ухе, и без проводов. А микрофон зашит в одежде.
— А сам мобильник? Его же может нащупать препод?
— Нет, мобильники за дверью, радиоизлучения «клопов» хватает.
— Изобретатели! Скоро и вправду в институтах будут включать глушилки.
— Уже хотели! — торжествующе произнесла Лена. — Нельзя по закону.
— Да, с новым поколением мне не потягаться!
— Не прибедняйся, студенты глубоко не шарят в познании, как ты, так, развлекаются.
Я был горд оценкой своего интеллекта.
Мы замерли у искусственной речки с ровными гранитными бережками, журчащей среди невообразимо плотной массы растительности. Снизу ярус густого кустарника, сверху над водой пальмы смыкают игольчатые листья.
— Куда она бежит? Пошли по течению, — предложила Лена.
Речка расширялась в живописные заводи, в них плавали лотосы и кувшинки. По берегам высились впечатляющие заросли папирусного бамбука.
В нижнем парке кусты зелени заходили прямо в самую воду озерка, по которому величаво скользили лебеди. Посетители молча стояли, подолгу не произнося ни слова, потрясенные таинственной притягательностью этой тихой, неброской красоты.
Лена оперлась двумя руками на мою руку, почти вцепилась в нее. Я боялся дрогнуть мускулами даже на миллиметр, чтобы не разрушить прочную связь наших бившихся в резонанс сердец. «Настоящее единение познается не в движении, а в застывшем оцепенении тел, прислушивающихся к Вечности», — подумалось мне в тот момент.
— Смотри — лебедь и лебедка, — прошептала наконец Лена.
Я не стал уточнять, я и так понял ее мысль: это мы с ней отразились в воде в виде пары прекрасных птиц, благородных в своей верности и неразлучности.
— А если одна из птиц погибнет? — сжалась Лена, почти повиснув на мне.
— Тогда другая камнем бросится с неба и разобьется, — тихо ответил я.
Слезы выступили на печальных глазах моей любимой.
— А у людей? У людей может быть такая любовь?
Я повернулся — осторожно, на полкорпуса, и молча прижал ее к груди.
Лена доверчиво уткнулась в мое плечо, а я несколько раз погладил ее по голове, как ребенка.
— Пошли-и? — напевно произнесла она, подняв голову и заглянув мне в глаза.
— Пошли-и, — повторил я за ней и взял ее за руку.
Не было ни объятий, ни поцелуев, но почему этот момент запомнился мне как самый пронзительный в моей жизни?
Набродившись, мы наконец решили из нижнего парка подняться на фуникулере в верхний.
Мы сидели рядом, взявшись за руки, и молчали — удивительно, но не было слов, чтобы передать насыщение подлинной жизнью, которая познается в единении с природой.
Наверху, миновав каменных львов на балюстраде, мы устремились мимо цветистых клумб — в центре каждой по развесистой карликовой пальмочке — к возвышавшейся на пригорке мавританской беседке в окружении кипарисов.
Беседка эта прославилась как место, где влюбленные из разных городов России, встречаясь в Сочи, назначают друг другу свидания.
Вот и сейчас, с букетом магнолий, там стоял мужчина средних лет.
Он внимательно посмотрел на Лену и спросил:
— Девушка, вы, случайно, не из Западной Сибири?
— В общем, да, из Томска, а почему вы так думаете?
— А я там, только в Тюмени, познакомился с женщиной, очень похожей на вас, но постарше. Не ошибусь, если вы из кержацкого рода.
— Не ошибетесь.
— Только там сохранились истинно славянские внешность и характер. Мы созвонились и договорились встретиться сегодня, вот здесь. Но жду уже два часа, наверно, она не смогла приехать. Возьмите эти цветы! Молодой человек, пожалуйста, не ревнуйте, этот подарок — в лице вашей дамы — всем славным сибирячкам. — Мужчина говорил немного торжественно, но мне это не показалось неуместным — я и сам был в каком-то приподнятом настроении и готов был делиться своей радостью с первым встречным.
— Что вы, мне неудобно, — на секунду заколебалась Лена. Но потом протянула руку и взяла душистые магнолии.
Вдруг мужчина, посмотрев вниз, крикнул:
— Аня! Я здесь!
Оглянувшись, я увидел белокурую женщину, из последних сил спешившую в горку, в нашу сторону.
