Мы поднимаемся на территорию «Ривьеры» и медленно шествуем между розовых кустов.
— Какие огромные! — восхищается девушка и наклоняется понюхать розы, обнажая ошеломляющие бедра.
Мое естество возмущается и встает. Я глубоко втягиваю живот и наклоняюсь, чтобы не обнаружить предательское вздутие в штанах.
— Розы на Кавказе влажные, не пахнут, — говорю я, чтобы что-нибудь сказать и отвлечься от напряжения. Но напряженный орган так и не спадает, и мне приходится и дальше шагать в полусогнутой позе с втянутым животом, делая вид, что я взбираюсь на крутой склон. Впрочем, Лена этого не замечает.
К счастью, на входе нам никто не встретился, и мы благополучно по кружевной анфиладе коридора среди мраморных скульптур добираемся до моей комнаты, расположенной в одном из его самых полутемных, таинственных изгибов.
— Как здесь красиво! — останавливается Лена перед скульптурой дискобола, рельефно напружинившего мускулы перед броском.
— Самая красивая здесь ты, — отвечаю я и осторожно, чтобы Лена не почувствовала мой тычок, притягиваю ее к себе и целую. Она чуть вздрагивает, но не сопротивляется.
Мы заходим в комнату. Я вытаскиваю из шкафа сумку, всем своим видом показывая, что мы зашли сюда по делу, бросаю ее на стол и говорю как бы между прочим:
— Вряд ли представится потом случай одним выпить за знакомство. Давай сейчас! — И с этими словами наливаю в стаканы по пятьдесят граммов божественного «Арарата» из недопитой вчера бутылки.
— У тебя аргументы лучше, чем у нашего профессора психологии, — улыбается Лена. — А ты откуда?
— Из Новосибирска, — называю я ближайший известный мне к Томску город, чем невольно предаю свой родной Челябинск.
— О, земляк!
— За дружбу! Брудершафт?
— А, за дружбу! — машет девушка рукой.
Мы перекрещиваем руки и пьем. Лена стоит и светится в улыбке. Я наклоняюсь и, совсем не по-дружески, впиваюсь ртом в ее пухлые детские губы. Она выдерживает пару секунд, а потом вдруг отшатывается.
— Тебе не нравится? — спрашиваю я.
Пауза.
— Стремно! Наоборот, нравится. Сама не знаю, что со мной, наверно, юг и коньяк!
— Разве не естественно влечение полов друг к другу? — обращаюсь я к ее университетскому интеллекту.
— Дима, раз такой разговор, ты должен знать, что я девушка. Я не готова на большее, чем поцелуи.
— Я не стремлюсь, Лена, к большему, если не хочешь.
— Очень хочу в это верить, мне хорошо с тобой, совсем не думала, что так быстро…
— Ну, насчет быстро… — перебиваю я ее. — Биополя двух полов либо сразу тянутся друг к другу, либо отталкиваются.
Она бросает на меня испытующий взгляд:
— Я знаю это, но ты не так понял.
— А как?
— У меня недавно был друг, дружили больше года и расстались, он сказал, что не может больше быть со мной… без физического обладания.
Я усмехаюсь:
— Странным было бы другое с такой девушкой.
— Какой «такой»? Я самая обычная.
— Это тебе так кажется. Не знаешь ты еще просто своей силы над мужчинами.
— Я ходила только с ним. Все на курсе знали, никто больше не приставал.
— Давно разошлись?
— Перед отъездом.
— Не можешь забыть его?
— Нет, забыла. Я точно узнала, что он гулял со мной, а спал — с другой!
— Это понятно! Ты его так возбуждала, что ему нужен был какой-то половой выход.
— Господи, я знаю тебя только час, а мы ведем такие разговоры!
Я замолкаю. Она думает, что пресекла меня, и улыбается:
— Да нет, ты не бери в голову, я сама удивляюсь, как мне хочется быть с тобой откровенной. Понимаешь, я психологически не готова к сексу! Росла в очень строгой семье.
— Родители — староверы?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Представь себе, я почему-то подумал об этом, как только увидел тебя.
— Почему?
— Чувствуется чистокровная славянская порода, — смеюсь я. — Ладно, пошли.
6. Жизнь прекрасна!
Мы выходим из санатория и идем через парк «Ривьера». На часах уже два. Обед я пропустил, но нисколько о том не жалею — рядом шагает чудо, на которое оглядываются все встречные мужчины, люто мне завидуя. Лена смущается:
— Кошмар какой-то! Так и едят глазами.
— А дома как?
— Да что ты, сибиряки — сдержанный народ. Я бы не пошла с тобой, не зная, что ты из Сибири.
— Это недемократично. Дискриминация по месту жительства.
— Похоже, дело не в месте жительства. Ребята, с которыми я летела, тоже вчера, как приехали, засуетились. Ну, прямо каждый стал ко мне лезть.
— Да, юг и отпуск меняют людей. Они свободны, да еще там, где щепка на щепку лезет, вот и не хотят, чтобы жизнь проходила мимо.
— По-твоему, жизнь заключается в сексе?
— А в чем сейчас жизнь для тебя?
— Так нечестно! Вопросом на вопрос.
— Ну, уж ответь старшему.
— Знаешь, я сильно увлекаюсь спортом. Первый разряд по волейболу и по лыжам. Люблю свою будущую профессию — психологию. Люблю театр, музыку, книги.
— Короче, есть куда девать энергию, — хмыкаю я.
— Не знаю, может быть, со временем изменюсь.
В парке мы подходим к группе уютных водоемчиков с завитыми по окружностям бетонными стенками. На больших зеленых листьях кувшинок сидят огромные лягушки и квакают.
— Чудно! — изумляется Лена. — Не боятся людей.
Я хохочу, уже зная секрет этих лягушек.
— Они механические.
— Не может быть!
— Жаль, нельзя дотянуться и потрогать.
— Ну уж нет! — Лена снимает босоножки и входит в воду.
— Правда холодные, — разочарованно произносит она. — А цветы? Тоже искусственные? — трогает она и кувшинки. — Похоже, настоящие, только я этому не верю теперь.
— Вот так! Видишь, правда условна. Все в жизни условно.
— Ну, просто урок психологии, обязательно расскажу профессору.
Потом Лена задумывается и замолкает до самого нашего выхода из парка. На хорошеньком личике отражается борьба мировоззрений. «Эх, трахаться и трахаться бы нам с тобой в постели с таким-то телом! — в ознобе думаю я. — Ни о чем бы больше не размышляла!»
Мы останавливаемся за парком у огромного развесистого дуба, он приветливо шелестит красавице ветвями. Лена в ответ гладит его по узорчатой коре и потом обнимает.
