2
Но что мы все, ей-богу, о склочных женах?! Не поговорить ли нам о ворчливых мужьях? Их тоже в достатке, к чему лукавить? Вот оратор Либаний даже написал недурную речь на эту тему: «Угрюмый ворчун, женившийся на болтливой женщине, подает в суд на самого себя и просит смерти». Пороков в одном названии перечисляется достаточно – одно лишь то, что жена вечно интересуется жизнью мужа: «Где ты был? Откуда пришел? С кем говорил? Что слышал нового? Ходил ли ты в суд? Много ли было народа? Кто подал жалобу?» – очень расстраивает главного героя.
Но и его ворчливости нет предела. Было это приблизительно так.
Один мой друг, говорит рассказчик, посоветовал мне взять в жены девушку. К чему это высокомерное одиночество? Угождать своим прихотям – сплошное счастье, но ведь и о будущем подумать должно. Жена должна быть проста и молчалива. Тогда это будет благо. Жена должна вести себя так, будто ее и нет рядом вовсе. Тогда это будет благо. Но что хотел этот простодушный гражданин, кладбищенского молчания в доме? Он денно и нощно сетует на то, что жена делится с ним сплетнями, обсуждает досужие дела и не дарит ему спокойствие. Быть может, стоило ему и посожалеть, если бы не его всепоглощающая ворчливость! Доходит, в сущности, до того, что его раздражает любое высказанное слово своей жены.
Наивный, он думал, что жена – это подобие домашнего животного. Что жизнь человека сводится к удовлетворению собственных эгоистических потребностей. И что нужно жить по тому графику, который выработался на протяжении прожитых лет. Ан нет. Оказывается, рядом есть другие люди – со своей душой, со своей оценкой мира, со своим укладом. И вот начинается: зачем она проводит столько времени с подругами? почему ложится поздно спать? к чему повесила картину на стене (но это уже небольшое преувеличение для наглядности)?
Да и с домашними животными, знаете ли, не все так просто. За ними ухаживать надо, уделять время. Это сегодня мы можем превратить их в удобный предмет мебели с возможностью передвижения. Хочешь – кастрируй. Хочешь – лиши животное всех возможностей досаждать тебе запахами, повадками, природными инстинктами. Их можно просто удалить – делов-то? А вот попробуй-ка столкнуться с животным в его, так сказать, имманентной сущности, немедленно захочется поворчать.
Говорит ли это о том, что человеку удобнее иметь дело не с живой жизнью, а ее искусственной копией, – тема для философских диссертаций. Пусть ученые мужи спорят, на чьей стороне добро – природы или цивилизации. Но факт остается фактом: ворчание, как порок, неизбежно возникает при наличии внешнего раздражителя. А им может стать что угодно. Как, например, для рассказчика жена.
Кстати, он настолько не мог ужиться с ней, что даже пошел в суд. И настолько ее боялся, что вовсе не стал подавать на развод (ведь при разводе в суде она должна была бы присутствовать и всем своим видом вызывать раздражение ворчуна). Тогда-то он и попросил себя умертвить, ибо на слушании по вопросам жизни и смерти может присутствовать только один человек. Собственно, истец, и он же ответчик. И здесь, как видим, ворчливость доводит процесс до абсурда: ему так не хочется уживаться с другими, что даже жаловаться он готов лишь в отсутствие «обидчика».
Таково ворчание – оно не выносится на обсуждение. Ворчун не готов это обсуждать с человеком, не готов стирать острые углы, обсуждать непонимания во имя мира. Ворчливость – это уверенность в своей правоте при абсолютном убеждении в греховности другого. Ворчливость эгоистична, ворчливость бескомпромиссна, ворчливость мелочна.
Ведь гораздо легче обижаться на несущественные проблемы (например, разбросанные по квартире носки), чем замечать проблемы общественного масштаба.
Разве могут затронуть нас стихийные бедствия или всенародный голод? Это где-то далеко и показывается по телевизору. Гораздо сильнее бьют непонимание и бесконечная бытовая суета. И ворчун никогда не поймет: не столько грязные носки рано или поздно его ударят лицом о реальность, сколько мировые события, которых в порыве своих мелочных обид он просто не заметит.
Прав был английский поэт Джон Донн, когда утверждал, что человек не подобен Острову, а, напротив, «есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе».
И жаль, что эту сентенцию мы знаем лишь по эпиграфу к роману Хемингуэя «По ком звонит колокол», ведь чтение длинных проповедей вызвало бы в нас не меньшее негодование.
3
Ворчливые люди – великие болтуны. Едва ли их можно заткнуть примиряющими аргументами: «Успокойся, все хорошо, давай просто получим удовольствие от прогулки». Но и это их не остановит – и уж тем более не заткнет. Любой непроизвольный ветерок, любая трещина в асфальте, любое постороннее движение – все вызовет у него живейший интерес к разговору о том, как внешний мир неучтив по отношению к нему. Будь то Высшая Сила, Судьба, правительство, общество, друзья, ничего не останется без эмоционального разбора и промывания их косточек.
И ладно бы в их речи проскальзывали занимательные факты о мироустройстве нашей Вселенной, философии Лейбница и Шопенгауэра, богословии Фомы Аквинского и Кемпийского, ан нет: слушай брюзжание о суете дней, начиненное бытовыми подробностями из жизни посредственности.
И что интересно, ворчливые люди совершенно не замечают своего ворчания. Совершенно. Он сделает подарок, а затем будет упрекать тебя в том, что ты неверно им распорядился.
– Тебе он не понравился? – спросит ворчун.
– Нет, что ты, мне он пришелся по вкусу.
– А почему тогда ты им не пользуешься?
– Даже не знаю, – ответишь ты и задумаешься: «Что за глупые вопросы? И почему я должен на них отвечать?»
После чего последует его негодование:
– Какой ты капризный.
Именно «капризный» – одно из любимых слов ворчуна. Они вообще частенько находят в людях то, что в себе пристально скрывают или не желают видеть. Пригласит он, к примеру, тебя в гости, приготовит что-нибудь с особенным тщанием, подаст на стол, а ты вежливо откажешься: «Спасибо, но я не голоден». С того момента отсчитывай секунды, когда будет произнесено слово «капризный». «Я ему и так и эдак угодить, а он – отказывается».
Для ворчуна каприз – что-то вроде козырного короля в карточной игре под названием жизнь. Человек такого типа всегда найдет, к чему пристать или за что зацепиться. Но легче всего это делать с поступками людей, которые не отвечают этическим представлениям о должном (то есть о том, как надо и как не надо). Если поступок другого человека не вписывается в идеальную картину мира, то этот поступок тотчас же будет наречен неверным. И тогда носитель действия обречен на клеймо «капризный», или «странный», или «глупый». Ведь каприз, в сущности, это некое упорство в своих желаниях. Но для ворчливого человека любое другое мнение или недостойное поведение сродни упорству делать по-своему: «Не как все люди поступает». Хотя если бы «все люди» были подобны ему, то и его поступки квалифицировались бы весьма капризными. Ворчливость индивидуальна, как ни крути.
