Иные возразят: гневлив и тот, у кого просто не задался день. Зачем же ему расточать свой гнев на остальных? Разве это справедливо?
Но это фатальное заблуждение. В руках злодея и вилка может оказаться оружием. Что уж говорить, в человеческом роде не без плохих людей, желающих выместить на ком-нибудь свой гнев. В том нет вины ни одного из человеческих чувств, а есть лишь вина отдельно взятого человека.
Собственно, так у гнева и возникла дурная слава. С другой стороны, кажется, гневливые люди даже не замечают того, что их в обществе недолюбливают. «Давайте не будем кричать, сдержанность есть основа всех вещей», – гласят правила в великосветском обществе. И конечно, за буйный нрав человека моментально из такого общества исключают. Но разве кто-нибудь, будучи в состоянии гнева, хоть раз задумывался о том, что за плохое поведение он больше не сможет посещать приличные компании? Да сдались ему эти компании, пропахшие морализаторским нафталином! Наверное, по этой причине есть некоторое презрение к подобным собраниям благородных людей. Правила делают их элитой, но бездумное почтение к этим правилам лишают человечности.
Гнев невозможно запретить, как невозможно запретить любить. Гнев, вероятно, слабость, но слабость тех, кто не желает превращать свою жизнь в сборник дидактических правил.
Родителям свойственно гневаться на детей за их легкомысленность. Детям свойственно гневаться на родителей за их строгость. Странно, если это было как-то иначе.
4
Более того, гнев, если посмотреть шире, является вытолкнутой вовне совестью. Гнев со стороны окружающих тебя заставляет вести себя иначе. Страх наказания, может, и не самый эффективный способ сделать человека ответственным за свои деяния, но ничего более эффективного, пожалуй, не придумано. Все сказки про внутренний стержень – из разряда желанного, но недостижимого. Достоевский сколько ни искал совесть в своих персонажах, каждый раз натыкался на препоны – сложная она вещь, совесть.
Небесный гнев же создал человека таким, какой он есть. Нет сомнений в том, что он и зародил желание следить за своими поступками. Можно, разумеется, менять себя изнутри, а если для этого нужен толчок? Так, иногда люди состригают волосы, чтобы изменить свою жизнь. Или, скажем, уезжают в другие страны, то есть прибегают к внешним изменениям.
В философском смысле страх перед гневом – будь то небесный, отцовский или общественный – открыл человеку свободу выбора. Когда Адам нарушил райский закон – а он ведь был совсем не глуп и понимал на что идет, – он сделал первый в истории человечества выбор, пусть и в пользу зла. Но именно так и зарождается свобода – она не всегда бывает радостной и приятной, в некоторых случаях она приводит к непоправимым последствиям. Но, так или иначе, свободный выбор – это удел человека. Обрушившийся гнев за неповиновение придает осознанности ложному действию. Но невозможно понять изначально, ложный ли ты поступок совершишь или нет. Где регулятор?
Когда ты ведешь себя не так, как принято в обществе, ты рискуешь оказаться в немилости, но, главный образом, за осознанное решение. Твое решение.
С неповиновения к родителям начинается взросление ребенка. Постигая жизненную мудрость, он раз за разом ошибается и получает за это порцию горячих слов. Но без этих слов никогда не усваивается урок. И конечно же не обретается свобода – свобода взрослого, независимого индивида.
С ударами судьбы, несомненно, придется сталкиваться в жизни очень часто – к сожалению, крайне часто, – но таков человеческий путь, уснащенный трудностями и преградами.
5
А что же было бы, если бы в мире напрочь отсутствовал гнев? Если бы все жили по заветам древней Стои, с абсолютной апатией к происходящему?
Учителя бы говорили своим нерадивым ученикам: «Ты сегодня в очередной раз не принес тетради в школу? Что ж, наверное, это судьба, сиди и просто слушай».
Ученик без какой-либо рефлексии по этому поводу продолжил бы сидеть за партой, не сделав для себя выводов. И не важно, что в следующий раз не принесли бы тетради несколько учеников, учитель бы этого даже не заметил. «Все к лучшему в этом лучшем из миров», – говорил Лейбниц.
Будь не гневлив ваш сосед, вам совсем некуда было бы метать дротики, когда вам плохо. В самом деле, хорошо иметь под рукой цель для своевременного злословия. Иначе мог бы пострадать кто-нибудь из близких.
А как жалко выглядят те, кто, придерживаясь всевозможных восточных учений, стараются вести крайне апатичную жизнь, лишенную всяких эмоций. Гнев для них – это напоминание об этом мире, мире материальной Вселенной; дух же, с их точки зрения, парит над всеми мимолетными страстями. Посмотришь на них со стороны – и не поймешь, живы они или мертвы. Нет, конечно, для этого мира они мертвы – они, собственно, этого и добиваются. Но разве этот мир настолько плох, чтобы брезговать его страстями?
Смиряя свой гнев, вы тем самым говорите: пора уходить на покой.
А представьте, если спортсмены перестанут гневаться? Если у них исчезнет критический настрой?! Не пропадет ли тогда конкуренция и желание победить? А вместе с ними и яркое зрелище, ради которого ходят зрители на стадион… Спортсмен, лишенный гнева, – явление редкое и встречающееся разве что в могиле.
Избавить мир от гнева – значит лишить его азарта, жажды жизни. Без гнева все становится застывшим. Гнев своим пусть и неприятным существованием напоминает людям о самом главном – о чувствах, которые заставляют нас любить нашу жизнь.
Что лучше – увидеть гнев в глазах девушки или ее равнодушие? Скажите, мужчины, только честно, без обиняков? Есть такое поверие: чем сильнее гнев женщины, тем эффектнее будет примирение – оно ведь, как правило, сопровождается не менее бурными сценами. При безразличии в расставании же ты встретишь безразличие во время встречи. Впрочем, нужна ли она будет? Не вызывают ли подлинную симпатию те люди, которые вызывают страсть?
Это как с книгами или фильмами – иной раз случается попасть на совершенно мерзкую безделушку, лишенную, казалось бы, хорошего вкуса, такта и элементарных приличий. Ты, раздраженный, выходишь из зала, плюешься во все стороны, брызжешь слюной в неистовстве, но со временем признаешь: да – это искусство. Оно не всегда должно радовать и быть уютным. Очень может быть, что подлинное искусство безжалостно вас кинет лицом в грязь – и даже не поморщится. Это его призвание – вызывать чувства и последующие размышления над ними. Вспомните только, как неудобны были фильмы Андрея Тарковского для советской власти! Да что там говорить, как неудобны были они для любого зрителя. И сейчас еще едва ли кто-нибудь смог окончательно разгадать смысл «Зеркала». Едва ли не каждый второй с раздражением воспринимает происходящее на экране. И практически каждого подталкивает к внутреннему диалогу.
