– Где это видано?
– Да как он посмел?
– Совести у него нет!
А человеку только и всего, что захотелось приодеться по-другому. Обрыдла одинаковость. Что в ней хорошего – в одинаковости этой?
А Стендаль, этот великий прозорливец, в своем романе «Красное и черное» писал про общество, которым был окружен главный герой: «Горе тому, кто блеснет своеобразием в разговоре». И ведь не старался герой его книги выделиться узорной татуировкой или новым цветом волос (хотя для XIX века это стало бы беспрецедентной выходкой), он всего-навсего знал Святое Евангелие наизусть и очень складно говорил. Звали его Жюльен Сорель, воспитывался он, подобно Иисусу, в безвидной семье плотника, выучился самостоятельно, а дальше начал всех раздражать. Почему не стал плотником? Отцу, надо понимать, нужна помощь – иных причин иметь детей в дремучем крестьянском девятнадцатом столетии просто не было. Ан нет, захотелось ему пойти по сложному пути, выбирая между авторитетной профессией священника или военного. Выбиться в люди решил, шельмец!
А как только выбился в люди, так сразу и начал всех учить. Это чувство испытывал, пожалуй, каждый исхудалый студент, случайно обронивший в разговоре осколок своего образования. «Какую чушь говорит этот сопляк! – возмутятся старики. – Он смеет претить устоявшимся мнениям». И не нужно было получать ему это никчемное образование, сидел бы тихо и смирно, веря в то, что Земля стоит на трех китах.
И нет бы позавидовать такой прыти, такому желанию обогатиться знаниями. Но разве кто-то в самом деле верит в существование «белой зависти»? Наивные глупцы – белой завистью завидуют лишь мертвецам, потому что они более не произнесут ни мало-мальски живой мысли, ни какой-либо другой.
5
Зависть – один из тех пороков, которым едва ли кто-нибудь будет кичиться. Высокомерным быть модно, да и моде следовать не менее почетно. Быть чревоугодником, пьяницей, прелюбодеем – тоже, в общем, удел не из стыдливых, и в определенных ситуациях порождающий повод для гордости. А про зависть никто так не скажет. Признание – царица доказательств, но, право, легче признаться в тяжком грехе убийства, чем в зависти.
Герман Мелвилл, один из классиков мировой литературы – можно сказать, американский Лев Толстой, любящий море, – посвятил зависти целое произведение под названием «Билли Бадд, фор-марсовый матрос». Действие его, как и положено мелвилловской повести, происходит на военном корабле, который патетически называется «Неустрашимый». Поскольку у назидательного писателя все имена говорящие (вспомним хотя бы «Моби Дика», где капитан Ахав, названный в честь ветхозаветного правителя, мстит огромному белому киту, который мало того что олицетворяет злой рок, так еще и намекает своим именем на огромный фаллос), то и судно воплощает в себе определенную стойкость, так необходимую Билли Бадду, дабы пожертвовать своей жизнью. Кстати, попал он на корабль с другого судна «Права человека».
В повести осужденный за неповиновение Бадд – осужденный, надо сказать, несправедливо – идет на казнь по воле капитана Вира. Вир знает, что Бадда оклеветали и что сделал это из зависти каптенармус Клэггарт, однако остается непреклонен: порядок есть порядок. Словно Бог Отец, жертвующий своим сыном Иисусом во имя мирового уклада, Вир делает это из представлений о должном, то есть исходя не из сиюминутных страстей, а этакого космического замысла.
Повесть, конечно, сложная, что можно было заключить из вышеописанных рассуждений, которые отнюдь не высосаны из пальца, а действительно закладывались Мелвиллом-символистом, так ловко раскидывающим метафоры по всем своим книгам, но основная тема, которая в ней затрагивается, очевидна. Это зависть. Нужно сказать Мелвиллу спасибо, ведь среди полунамеков, изобилующих в повести, есть и прямая подсказка автора, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы ее разгадать. Он пишет:
«А ведь зависть и антипатия – страсти, если рассуждать здраво, словно бы несовместимые, – тем не менее, нередко рождаются неразрывно соединенными, как Чанг и Энг, знаменитые сиамские близнецы. Но зависть – такое ли уж это чудовище? Вспомним, однако, что немало людей, представавших перед судом, в чаянии смягчения кары признавали себя виновными в самых ужасных преступлениях, но кто и когда в подобных обстоятельствах хоть раз сослался на зависть? Все словно соглашаются, что это чувство куда постыднее даже тягчайшего преступления. И не только всякий спешит отречься от него, но иные добрые души просто отказываются верить, что умный человек вообще способен поддаться зависти. Однако зависть гнездится в сердце, а не в мозгу, а потому никакой ум не может послужить от нее защитой».
По сути, художественная форма для Мелвилла – это всегда возможность в игровой манере передать философскую мысль, без которой, кажется, не мог прожить и дня. И действительно, как зависть по своей стыдливой мощи опережает любые другие преступления! И видимо, тут объяснение тоже философское – куда без них? Позволим себе такую вольность: представим себе, подобно Аристотелю, некий перводвигатель. Этот перводвигатель нематериален, но порождает материю в мире, дает толчок для движения всего на свете. Тем самым создается иерархия вещей: если есть что-то порожденное, то оно, несомненно, ниже по рейтингу чего-то порождающего.
Взглянем на человеческие пороки: многие из них, если не все, тоже порождаются завистью. Мы гневаемся, спиваемся, сплетничаем (далее – перечисление остальных пороков) зачастую из-за того, что начинаем кому-то завидовать. Это, безусловно, не аксиома, как и вообще в гуманитарных дисциплинах трудно говорить об аксиомах, но несомненно, что из зависти мы преступаем свою совесть. Поэтому нам легче сознаться в вещах низшего порядка, чем в самом высоком по рейтингу.
Нет, что вы, завидуют лишь слабые, и отчасти это верно. Просто признаваться в этом как-то нелегко. Прав был Мелвилл: зависть не является порождением ума, она коренится в человеческих страстях. А разве найдется хотя бы один человек на земле, который еще не стал святым мучеником, который сумел бы обуздать свои страсти навечно? Пожалуй, что нет. А для тех, кто не согласится, стоит почитать про гордыню – тяжкий, кстати говоря, грех.
Казалось бы, Сократ расставил все точки над «i», сказав, что умный человек по определению благодетельный. Но тогда почему среди преступников попадаются умные люди? Почему так много злодеев в кино, замышляющих покорить человечество не по чудаческой прихоти, а по вполне обдуманному плану? Поэтому нужно было прожить еще несколько столетий, чтобы появился доктор Фрейд, поведавший нам о причудливом бессознательном. И сколько бы мы, образованные мужи, не старались вести рациональный образ жизни, иррациональное ежедневно дает о себе знать. И вот зависть коренится в нем – от нее никуда не деться.
Как ребенок, стыдящийся того, что он описался в кровати, но не понимающий, что это могло бы произойти по совершенно естественным причинам, так и уже взрослый человек стыдится зависти. Более того, панически страшится. Она не дает нам покоя, она снедает нас. И кажется, что ты вот-вот от нее избавился, как во сне приходит к тебе Стив Джобс с напоминанием, что ты еще ничего не достиг в этой жизни. А сны не обманешь! «Сон разума рождает чудовищ», – будто напоминает нам из прошлого автор одноименной работы из серии «капричос», художник Франсиско Гойя. И чудовища эти, добавим мы не без лукавой проницательности, сидят глубоко в нас.
