Когда дело касается проблемных личных отношений, то лишь секс, смех и лесть являются залогом успеха в деле примирения. Видимо, поэтому идеальным мужем, с которым никогда не будет ссор, является бесконечно льстящий сексуальный извращенец с чувством юмора.
2
«В наши дни, – писал философ Эразм Роттердамский в своем труде „Похвала глупости“, – лесть почитается чем-то постыдным, но так судят лишь те, для которых названия вещей имеют больше значения, нежели самые вещи. Они полагают, что лесть несовместима с верностью; но они заблуждаются – даже животные служат примером обратного. Кто льстивее пса? И кто его вернее? Найдется ли животное ласковее белки, и кто так легко, как она, становится другом человека? Или, быть может, для совместной жизни с людьми более пригодны суровые львы, свирепые тигры, неистовые леопарды? Есть, правда, и пагубный вид лести, при помощи которого иные коварные насмешники доводят несчастных до гибели».
Действительно, не так уж плох льстец, покуда он ведет себя как верный пес! Примеры подобных отношений нам известны из мировой литературы: таковым был Санчо Панса при Дон Кихоте, таковым же был Сганарель при Дон Жуане в комедии Мольера. Роль шутливого слуги в классических пьесах, когда двумя главными героями становятся хозяин и его помощник, нельзя недооценивать. У Мольера, например, Сганарель появляется в разных пьесах, но каждый раз в роли озорного весельчака. По большому счету в пьесу «Дон Жуан» его добавили лишь для того, чтобы слуга как-то снижал пафос слов своего хозяина, подтрунивал над его серьезностью и тем самым создавал комический эффект в пьесе. Ведь сам Дон Жуан, известный севильский распутник, конечно, не образец добродетели. Он признается, что «лицемерие – модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Роль человека добрых правил – лучшая из всех ролей, какие только можно сыграть. В наше время лицемерие имеет громадные преимущества. Благодаря этому искусству обман всегда в почете: даже если его раскроют, все равно никто не посмеет сказать против него ни единого слова. Все другие человеческие пороки подлежат критике, каждый волен открыто нападать на них, но лицемерие – это порок, пользующийся особыми льготами, оно собственной рукой всем затыкает рот и преспокойно пользуется полнейшей безнаказанностью».
Но интересно в этой пьесе вот что: лицемерен не только хозяин, но и сам слуга. Сганарель вынужден подчиняться своему нерадивому господину, выслушивать его оригинальные представления о вере («Я верю, Сганарель, что дважды два – четыре») и, разумеется, льстить. За спиной он признается: «Мой господин – просто отчаянная голова: сам ищет опасности» или «Мой господин Дон Жуан – это величайший из всех злодеев, каких когда-либо носила земля, чудовище, собака, дьявол, турок, еретик, который не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта, который живет как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, не желающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы».
Но как только он оказывается тет-а-тет с Дон Жуаном, он моментально прибегает к искусству притворства.
«Дон Жуан. Слушай! Если ты и дальше будешь мне докучать глупыми нравоучениями, если ты мне скажешь еще хоть слово на этот счет, я позову кого-нибудь, прикажу принести воловьи жилы, велю трем или четырем человекам тебя держать и нещадно тебя изобью. Понял?
Сганарель. Как не понять, сударь, прекрасно понял! Вы говорите прямо, в вас то и хорошо, что вы не любите обиняков, а всегда объясняетесь начистоту».
Чего только не сделаешь ради своего жалования? И пусть тот, кто осудит поведение мольеровского героя, вспомнит прежде всего о том, как на работе он смеялся над несмешными шутками своего начальника!
Неправильно полагать, что льстец – это эгоистичный карьерист. Льстец лишь тот, кто знаком с правилами человеческого общежития, в котором при помощи лести выстраивается грамотная коммуникация между людьми.
3
Однако избавиться от мысли, что лесть – это порок, крайне затруднительно. Ну, не любят льстецов у нас, не доверяют им. Предубеждение строится на том, что льстецы уж больно несносны. Ладно бы они тихо отмалчивались в стороне, так они еще довольно часто оказываются на виду! Умеют добиваться своих целей, стало быть.
Да и как после Данте, который в своей «Божественной комедии» поместил льстецов в восьмой круг ада, можно их защищать? Ни один адвокат дьявола тут не поможет. Все попытки тщетны. Надо сказать, что Данте проявляет неслыханную щедрость, и не только когда придумывает изысканные наказания за означенные пороки, но и когда помещает своего современника Алессио Интерминелли во второй ров Злых Щелей:
…и моим глазам
Предстали толпы влипших в кал зловонный,
Как будто взятый из отхожих ям.
Там был один, так густо отягченный
Дерьмом, что вряд ли кто бы отгадал,
Мирянин это или постриженный.
Он крикнул мне: «Ты что облюбовал
Меня из всех, кто вязнет в этой прели?»
И я в ответ: «Ведь я тебя встречал,
И кудри у тебя тогда блестели;
Я и смотрю, что тут невдалеке
Погряз Алессио Интерминелли».
И он, себя темяша по башке:
«Сюда попал я из-за льстивой речи,
Которую носил на языке».
Потом мой вождь: «Нагни немного плечи, —
Промолвил мне, – и наклонись вперед,
И ты увидишь: тут вот, недалече
Себя ногтями грязными скребет
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнет».
Если бы знали льстецы, какое посмертное будущее их ожидает, возможно, они отказались бы от своих методов. Но поскольку все они, подобно мольеровскому Дон Жуану, лишь верят в то, что дважды два – четыре, видимо, они никогда не исправятся.
4
Впрочем, стать объектом лести весьма приятно. Быть может, поэтому в земной жизни льстецов не считают такими уж большими преступниками. Да, они врунишки, но как без них? Кто еще будет тешить ваше самолюбие? Самому это делать как-то не комильфо, а со стороны слышать только в радость. Более того, случается и так, что мы умышленно напрашиваемся на комплимент со стороны. Как писал Франсуа де Ларошфуко в «Максимах»: «Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили».
