Во всяком случае, такая точка зрения твердо устоялась в обществе. И глупо с ней спорить. Как минимум, она комплементарно говорит о нас – будто мы не просто ходим в кинотеатр насладиться попкорном и испытать аттракционные эмоции, а с высокой терапевтической целью: чтобы избавиться от своих страхов.
Но посыл понятен: трусость – это состояние, предшествующее уравновешенности. Иными словами, нужно сильно перетрусить, чтобы затем больше никогда не испытывать страх. Поэтому трус – это не столько устойчивая характеристика человека, сколько временная болезнь, которую нужно переболеть.
5
«Я не посмел на смерть взглянуть
В атаке среди бела дня,
И люди, завязав глаза,
К ней ночью отвели меня».
(Пер. К. Симонова)
Это эпитафия трусу, которую написал Редьярд Киплинг, автор знаменитой «Книги джунглей» про Маугли. Разумеется, это шуточные стихи – в сущности, мало кто из трусов заслуживал поэтических слов на свою смерть. А вот храбрецы, напротив, получали их в большом количестве, что не удивительно. Храбрец – человек достойный похвалы, но вместе с тем рискующий своей жизнью. И сколько бы мы ни воспевали храбрость, чаще всего это приходится делать в эпитафиях.
Считается, что эпитафии первыми начали писать древние греки. На смерть своих храбрых воинов каких только похвальных слов они не сочиняли. Красноречив был народ философов и поэтов, а также остроумен. Забористые изречения рождались не без отточенного чувства юмора. Так, родоначальник жанра Симонид Кегосский написал «Эпитафию бедняку»:
«В этой могиле лежит не Крез, а бедный поденщик.
Знаю, гробница мала, но для меня хороша».
А Леонид Тарентский – «Эпитафию утонувшему»:
«Ты не надейся на крепость судов и больших и высоких,
В море пускаясь, и знай: ветер – владыка судов».
Дальше остановить начавшийся процесс сочинения находчивых слов по случаю смерти уже было невозможно.
Французские поэты Жан Пaccepa и Никола Рапен написали такую эпитафию:
«Когда возьмет меня могила,
То, чтоб лежать легко мне было,
Друзья, на мой последний кров
Прошу не класть плохих стихов».
А Понс-Дени Экушар-Лебрен, подражая Эпикуру, такую:
«Смерть совершенно не тревожит
Воображение мое:
Пока я есмь, не может быть ее,
А есть она, меня уж быть не может».
Согласитесь, хороший совет избавиться от страха смерти. И к услугам Хайдеггера вовсе не нужно обращаться.
А вот эпитафия на кладбище Пер Лашез на могиле ростовщика гласит следующее: «Страшнее всех мук ада для него то, что ты читаешь эту эпитафию на его могиле бесплатно».
И преступно не вспомнить знаменитую эпитафию Ньютона: «Здесь покоится Исаак Ньютон, беспримерною силою ума и могуществом математики впервые объяснивший движение планет, пути комет, приливы и отливы океана».
Одним словом, красиво.
Но если вы все-таки дорожите своей жизнью и готовы лишить себя словесной награды после смерти, то немножко предосторожности и заряд трусости никогда не помешают.
Тщеславие
Глава о том, что смешно искать признания у народа
«Смешная сторона тщеславия и вся постыдность этого порока полнее всего проявляются в том, что его боятся обнаружить и обычно прячут под личиной противоположных достоинств».
Жан де Лабрюйер, «Характеры, или Нравы нашего века»
1
Между нами говоря, все делается для того, чтобы получить одобрение со стороны окружающих тебя людей. Можно истошно дискутировать на эту тему, ведь утверждение, право, небесспорно, однако трудно его и убедительно опровергнуть.
– Мне не нужен никто для того, чтобы самосовершенствоваться, – скажут меланхоличные сторонники одиночества.
И позабудут разве что об одном факторе: что человек-то, по метким словам Аристотеля, существо социальное. А как сказал не менее известный мыслитель, – пусть и считают его в определенных кругах мерзавцем и мошенником, – Владимир Ильич Ленин, живя в обществе, нельзя быть от него свободным. Золотые слова, хоть и с социалистическим душком. С другой стороны, истина, проговоренная пусть и коммунистом, пусть и фашистом, пусть и маньяком, пусть и извращенцем, оттого истиной перестать быть не может. В конечном счете, придется отказываться от употребления большинства слов на том основании, что их когда-то произносил и Гитлер.
Итак, мы живем в обществе… А если бы жили в пустой квартире, в гордом одиночестве, и неустанно творили, то, пожалуй, об этом бы просто никто не узнал. А стало быть, и результаты творения – как, впрочем, и любой работы, – канули в небытие.
Мы настолько привыкли иметь дело с людьми, вступать в социальные связи, или, как сказали бы ученые люди, коммуницировать, что просто этого не замечаем. Мы рождаемся в мире, в котором прочно распределены роли. То есть человек не был бы человеком – с его бурной природой, его эгоистической душой, – если бы он не стремился свою роль изменить.
Так впервые появились люди, которых принято с пренебрежением называть тщеславными. Они стремятся наверх, они ищут признания людей, они питаются похвалой и уважением. Вампиры наших дней, и при этом совершенно реальные.
Должно быть, найдется такой философ, который заявит, что все люди от природы тщеславные. Намекая в религиозном духе на то, что в человеческой натуре есть врожденные пороки, они совсем забудут о главном: о зыбкой природе самого порока. Тщеславие зиждется на песке.
Представьте, что вы от рождения обладаете каким-нибудь талантом! Скажем, виртуозно владеете мастерством заплетать косички. Хотя нет, что это еще за талант? Возьмем уровень выше – умеете вышивать крестиком. Этому многих учат, но не многие научаются. Опять же, тут талант нужен.
Время от времени вы приходите в гости к друзьям, где они в паузах между вакхическими удовольствиями и интеллектуальными беседами, вперив в ваше искусство взгляд, наслаждаются умением вышивать. Делают это без зависти, запальчиво, рукоплеская. В этот момент к вам приходит мысль: «Я добился своего».
