Она сунула в сумочку насквозь вымокший батистовый носовой платок, достала из пачки бумажный, промокнула мокрые глаза, деликатно высморкалась и посмотрела на меня несчастным взглядом:
– Дело не в этом, Катенька.
– А в чем же тогда? – распахнула я глаза, приготовившись выслушать историю о том, что она лишилась любви всей жизни.
– А в том, что это я его убииилаааа. – залилась она пуще прежнего.
Я даже поперхнулась:
– То есть как – вы убили?.. Сами же сказали, что у него сердце. Вы что, напугали его чем-то до смерти?
Она горестно покачала головой:
– Не напугала. Иначе. Вы не знаете всего, Катя. Да и откуда бы?.. Вы – человек новый, чужой. А мы с Николаем Ивановичем уже много лет работаем бок о бок. И я постепенно прониклась к нему. ну. как бы это сказать.
– Любовью? – подсказала я.
– Можно сказать и так, – вздохнула Вероника. – Ну а что тут удивительного? Он – человек одинокий, так что я семью не разбивала. И моя судьба не очень устроена. Да что там «не очень»! У меня кроме работы и нет ничего. А он – такой умный, приятный, обходительный. Я надеялась, что тоже понравлюсь ему. Съехались бы, жили вместе. Что плохого?
– Ничего плохого, – с готовностью согласилась я. – А что помешало? Он не ответил взаимностью?
– Он оказывал мне знаки внимания, но как-то неактивно. Да и «знаки внимания» – громко сказано. То комплимент сделает, то зачем-то конфеты подарит, то зайдет ко мне в перерыв чаю попить. Ничего больше. Я не торопила события. Думала, что в таком немолодом возрасте мужчина и не должен молодым козленком скакать. Думала – всё будет, но постепенно, со временем. Это уже давно продолжалось. Я мечтала выйти за него замуж, устроить свою судьбу, скрасить его старость. А он, оказывается. – Она горестно всхлипнула.
– И что – он? Изменщик коварный?
– Что-то вроде того. Вот вы вчера рассказали, что он девицу какую-то в ресторане обхаживал. Да и раньше мне намекали, что он не прочь за молодушками приударить. Я-то думала, что тоже молода для него. Ему шестьдесят лет, мне – пятьдесят. Десять лет разницы – это немало. То есть надеялась, что в его глазах не выгляжу очень пожилой. А вот он, оказывается, так не думал. Рассказывал мне, что мечтает уйти на покой и уехать жить к теплому морю. Я надеялась, что меня с собой позовет. Честно, надеялась! Глупо, да?
Она посмотрела на меня с такой мольбой! Ожидала, что стану разуверять.
И я не подвела:
– Ну что вы, Вероника Анатольевна! Ничего не глупо. Вы, как любая нормальная женщина, хотели свить гнездо – и для себя, и для него.
Она с готовностью закивала:
– Вот именно: гнездо! Уютное, теплое, чтобы нас обоим было в нем хорошо. А он, паразит, взялся девиц обхаживать! И они не отказывались! Ну, с его-то деньгами.
Мне надоели эти стенания, и я легонько подтолкнула ее в нужное русло:
– Так в чем вы себя вините? Что-то я никак не пойму.
Она сделала «страшные глаза» и произнесла трагическим шепотом:
– Катя, я его отравила.
Настала моя очередь сделать «страшные глаза»:
– Да ладно вам на себя наговаривать. Вы что, Лукреция Борджиа? Носите в перстне яд? Она горестно покачала головой:
– Яд не понадобился. Хватило просто моей злости. Потеряла контроль над собой. Я же знала, что у него сердце слабое. Он пришел ко мне, как обычно, чай попить. А я предложила кофе. Он отнекивался, говорил, что ему врач запретил кофе совсем. А я убедила, что от одной чашечки вреда не будет.
– Экая вы коварная женщина. – подняла я брови. – Считаете, что чашка кофе оказалась фатальной? А может, и не в кофе было дело?
– Вот именно, что не в кофе, – жарко зашептала она мне на ухо. – Я в кофе налила много сердечных капель. На основе ландыша, кажется. Их принимают по счету: десять капель, не больше. А я в чашку целый флакончик вылила! Для того и предложила кофе, чтобы вкус замаскировать. Так что запретный кофе, да еще и с лошадиной дозой лекарства.
Вот вам и результат.
Я сидела с ошалелым видом и только ресницами хлопала. Молча. Вероника тоже надолго замолчала, искала в сумочке следующий бумажный платок. Молчание затягивалось. Надо было что-то сказать.
– Однако, Вероника, Анатольевна. Не думала, что вы так просто сможете человека убить.
Она горестно стукнула кулаком себя в грудь:
– Да не собиралась я убивать! Понимала, что у него случится сердечный приступ. Надеялась, что попадет он в больницу. А я бы рядом была, ухаживала за ним. Ведь ни одна девица не будет сидеть у постели старика с больным сердцем! А я бы сидела. Стала бы для него незаменимой. Чтобы он убедился, что на меня можно надеяться. И предложил бы мне остаться с ним. А оно вон как вышло.
Чудные дела твои, Господи! Такие страсти, и где? В доме престарелых. И как же мне реагировать на ее неожиданные откровения?..
Она больше не плакала. Выплакала всё. Сидела, тупо уставившись в одну точку на кафельном полу. Наверное, рассказав мне свою страшную тайну, она успокоилась. Как брадобрей Мидаса, который, узнав о том, что у царя ослиные уши, и рассказать об этом не смел, и хранить тайну в себе больше не мог. Он выкопал в земле ямку, прошептал туда свой секрет и успокоился. Для главного экономиста такой «ямкой» послужила я. Теперь, как в старом одесском анекдоте, она будет спать спокойно, а не спать предстоит мне. Вот спасибо-то.
Вздохнув, я взяла ее за руку:
– Вероника Анатольевна, вы кому-нибудь еще об этом рассказывали?
Она помотала головой с самым разнесчастным видом:
– Никому. Только вам.
– Вот и хорошо. И не говорите. И сами об этом забудьте. Не было этого ничего.
– Но. как же не было? – слабо запротестовала она. – Выходит ведь, что я убийца! Меня теперь в тюрьму посадят?
– Не посадят. Если никому не скажете. Да и зачем вам рассказывать? Николай Иванович все равно не воскреснет, а вот у вас действительно могут быть большие неприятности. Если кто-то узнает.
– Так вы же знаете!
– Это не в счет. Я действительно человек новый, чужой. Мне ваши местные страсти-мордасти вообще ни к чему. Полиция, конечно, может заинтересоваться. Так не давайте им повода! Рассказали мне – и хватит. Просто забудьте, как будто вы ничего не делали. А я вашу тайну не выдам.
– Спасибо вам, Катюша! Вы мне так помогли.
– Главное – не проговоритесь. Тогда никто не заподозрит, что смерть была не случайной и вы имеете к этому отношение. А сейчас давайте уже пойдем кофе пить.
Она кивнула и стала зачем-то рыться в сумке. Потом встала, умылась и долго смотрела на себя в зеркало:
– Глаза опухли, нос красный. Как в таком виде людям на глаза показаться?..
