— Я бы так не мог, — признался он виновато.
Когда оторвался от зеркала, перехватил взгляд колдуна,
обращенный на его огромные кулаки. Россоха отвернулся, но Олег видел, что
старик не так его понял.
На столе груш и диковинных желтых яблок стало еще больше, но
теперь Олег жевал без охоты. Умоляющие и преданные, как у пса, глаза не
отрывались от колдуна. А Россоха поспешно насыщался, все еще бледный, выплеснув
столько магии, молодого парня рассматривал с сомнением:
— Что-то не так...
— Что? — переспросил Олег тоскливо. — Что не так? Что
дивного, когда человек стремится стать колдуном?
— Все, — ответил Россоха лаконично. — Все! Колдунов боятся и
ненавидят. Но еще дивнее, когда колдуном стремится стать вот такой... гм... с
такой статью. Обычно в колдуны идут увечные, больные. Которым в жизни места уже
нет, а сила еще есть. Не в мышцах, так в голове.
— Но и у меня в голове, — возразил Олег. Поправился: — Хочу,
чтобы в голове!
— Гм... С такими мышцами, таким ростом, такой статью... В
чем твоя болезнь? Пусть скрытая, но без нее не обойтись. Не мог же ты восхотеть
стать колдуном просто так! Силачи в колдуны не идут.
Олег поник, признался хриплым голосом:
— Тебе откроюсь в самом стыдном для мужчины. Я — трус.
Редкостный... Я не просто боюсь, меня покрывает липким потом, внутри все
холодеет, руки трясутся, будто курей крал, а ноги уже не ноги, а две гнилые
колоды!.. Другие сородичи... в бой как на пир. Ломятся, как к столу с вином,
глаза полны восторга, морды сияют, каждого прямо распирает, драка рвется
изнутри! А я хоть и знаю, что должен чувствовать... э-э... упоение в бою и
бездны мрачной на краю... но трясусь и слабею все больше. Будь я калекой или
хилым, то еще понятно, хотя у нас и хилые не просто прут в драку, а прямо летят
навстречу брани, забыв даже про сытный обед... Я же здоров, особенно среди
этого люда! В Лесу я не казался здоровым. Все равно не могу заставить себя
драться даже с этими... не шибко крупными! Хоть человечек и мелок... а может,
как раз потому, он может пырнуть ножом в бок, швырнуть камень в спину, а если
еще и по затылку... Б-р-р!.. Ты видишь, я уже побледнел, а я ж только подумал!
Кровь в самом деле отлила от лица, Олег ощутил холодок, все
тепло разом ушло вовнутрь, оставив кожу холодной, чтобы в случае раны кровь
почти не текла, береглась, спешно заращивая поврежденное мясо...
Колдун проронил с сочувствием, но Олег видел, что старик
отводит взор, словно брезгует видеть труса в таком здоровенном парняге:
— Зато на тебе раны заживают быстрее, чем на собаке.
— Да я их не получаю! — воскликнул Олег.
Колдун оглядел его с ног до головы с новым интересом:
— Как же тебе удается? Ты, судя по всему, прошел немало. А
не бывает, чтобы пройти и не подраться. Даже труса бьют. Может быть, даже чаще.
И злее.
Олег развел руками:
— От своей трусости я творю черт-те что... Мрак бы просто
вышиб пару зубов у дурака... был у меня такой друг, а я со страху — всю
челюсть. А то и голову, как чашку со стола... Сколько хороших людей зашиб! Они
ж только по пьянке покуражиться хотят, перед своими девками себя показать...
Пару раз бы дали по шее, только и делов. Ну, кровоподтек под глазом, а то
рубаху бы порвали, вот и все. А из-за моей трусости то в одном селе, через
которое шел, пара увечных прибавилась, то в другом — пара могилок!.. Все
понимаю, но до свинячьего визга боюсь, когда вижу чужие кулаки! Просто не могу,
чтобы меня били.
Колдун слушал, кивал, глаза из насмешливых стали грустными,
понимающими. Олег с холодком видел, что от его трусости у Россохи лечения нет.
И колдун, словно видя его понимание, сказал сочувствующе:
— Да, это не та трусость, которую можно истравить травами
или заклятиями. Это внутри тебя... Это заложено самим Родом...
— Зачем? — воскликнул Олег горестно.
— Чтобы охранить.
— Что?
— Ценности.
Олег удивился, оглядел себя, даже похлопал по бокам:
— Где же эти ценности?
— Раз твоя натура бережет твое тело, — сказал Россоха
значительно, — то они внутри. Что это — не ведаю. Значит, ты призван свершить
нечто. Для того и рожден, чтобы свершить! А когда свершишь, то и бояться
перестанешь! Как свершивший, как исполнивший. Как выложивший на свет то, что в
тебя вложили при рождении. Другие храбрые только потому, что рождены лишь
драться, защищать рубежи, быстро наплодить детей, дабы те тоже дрались и
защищали кордоны. А ты предназначен для чего-то. И чтобы сдуру не погиб в
пьяной драке из-за сельской девки или даже из-за мешка золота, Род вложил в
тебя страх!.. Тебя будет трясти, пока ты не свершишь...
Олег слушал жадно. Из глубины души вырвалось:
— Значит, когда я свершу, страх меня отпустит?
— Но вряд ли раньше, — сказал колдун сочувствующе.
Кровь бросилась в голову, Олег не мог усидеть, вскочил,
вскрикнул:
— Но что? Что от меня требуется?..
Россоха развел руками. Стоит ли говорить этому несчастному,
что Род, возможно, ничего и не требовал. Просто, создавая удачных человечиков,
он, желая продлить им жизнь, наделял страхом, чтобы те избегали драк. А эти,
удачные, взматерев и набравшись мудрости, на то они и удачные, в самом деле
могут что-то свершить заметное для всего рода человеческого, ведь Род не делит
людей на куявов, артан или славов, он вообще может не отличать их даже от
жителей Песков, все — его дети! И тогда страх уйдет, ибо человек свое творение
ценит выше себя самого, он перестает беречь себя, если сумел создать то, что
переживет его и во что уже вложил душу. Чего так уж трястись за тело, если душа
только что обрела бессмертие в новом учении, новом способе седлать коней, если
приручил, скажем, рыб, как раньше другой такой же особо ценный приручил коров и
передал это знание всем людям?
Глава 5
Небо медленно темнело. Серп луны, что уже давно бледнел
клочком облачка, начал наливаться металлическим блеском. Проступили первые
звезды, а вместо исчезнувших птиц заметались летучие мыши.
Воздух посвежел, колдун все еще смотрел с любопытством, но
Олег чувствовал, что скоро старик потеряет к нему интерес, тогда прощай все
надежды научиться волшбе быстро, за один-два дня.
Россоха словно познал его мысли, сказал вдруг:
— Скажу честно... я не стану тебя учить.
— Почему? — вырвалось у Олега.
Россоха поинтересовался с иронией:
— Тебе ведь надо правду?
— Только правду, — заверил Олег. — Какой бы горькой она ни
была.
