Все услышали сдавленный возглас Автанбора. Он стоял возле
окна, багровый свет заката падал изнутри на его худое лицо.
— Что там? — спросил Беркут настороженно. Он сделал движение
подняться, закряхтел, поморщился и остался в кресле.
— Вам не придется решать, — ответил Автанбор, не поворачивая
головы, — не придется решать, что делать, когда он уйдет...
Голос его был мрачным. Чувствуя беду, потащились к окнам.
Варвар уже нашел силы перевернуться на живот, затем вовсе сел, опираясь руками
о землю. Перед ним прикрыла траву широкая белая скатерть, а на ней теснилась
еда. Можно было различить жареных лебедей, глубокое блюдо с рыбой, а рядом на
траве стояли два кувшина с толстыми боками.
Хакама слышала тяжелое дыхание, снова учащенное, потом
сдавленный голос Беркута:
— Черт... Как я забыл, он умеет... Эта оборона совсем мозги
вышибла.
«Нельзя вышибить то, чего нет, — подумала она мстительно, —
а если и есть, то вышибу я... попозже», — а вслух произнесла рассчитанно
испуганным голоском:
— Он может сторожить нас вечно!
Россоха откликнулся:
— Захочет ли?
Беркут буркнул:
— Почему нет? У него в запасе молодость.
— Молодость как раз нетерпелива.
В молчании смотрели, как неспешно ест варвар, словно
чувствует, что за ним наблюдают восемь пар глаз. Ноги протянул, нимало не
заботясь, что стоптанные подошвы на скатерти, мясо запивает водопадами вина из
обоих кувшинов.
Россоха сказал мечтательно:
— Если бы можно было... На миг снять защиту! Я бы сам достал
его огнем. Или Стрелой Заката.
— То, что так долго крепилось, — ответил благоразумный
Короед, — в одночасье... тем более в одномигье не снимешь. А он заметит сразу,
что скорлупа тает. Тут же шарахнет со всей дури!
По комнате пронесся ледяной ветер. С потолка посыпалась
мелкая снежная крупа, что тут же превратилась в блестящие капельки.
Беркут морщился, колдуны слишком нервничают, не держат себя
в узде, могут натворить что-то и похуже, чем вьюга в комнате. Сказал
рассудительно:
— Если со скорлупой едва не смял, то без скорлупы... даже не
берусь представить, что здесь будет.
Россоха смотрел в окно не отрываясь:
— А точно заметит?
Беркут буркнул:
— Пощупай скорлупу!
Лицо Россохи стало отстраненным, губы зашевелились, глаза
ушли под лоб. Внезапно вздрогнул, посмотрел дико:
— Ощущение странное... как будто на куполе огромная лапа.
Снимем защиту, нас если даже не сомнет... тут же удар другой лапищей.
В помещении пронесся холодный призрак, разросся, охватил
всех и, поднявшись на потолочную балку, смотрел оттуда мертвыми жаждущими
глазами.
В помещении становилось все жарче. Мелкие капельки пота
усеяли даже зеленое лицо Ковакко. Россоха сам дышал тяжело, часто. Он не раз
находил на дне кувшинов мертвых мышей, которые погибли, как сперва казалось,
без всякой причины. Он потратил годы, пытаясь отыскать неведомую магию, пока не
понял, что мышки просто задыхались в загаженном воздухе. Свежий оставался
наверху, а тот, который прогнали через свои крохотные мышиные легкие,
становился вскоре ядовитым.
Беркут взглянул коротко, буркнул:
— Это все кажется. Хоть воздух не выходит, но и под
скорлупой хватит на десяток лет. А этот столько не высидит даже на зеленой
травке.
Россоха отвел взгляд в сторону. Неприятно, что тебя видят
насквозь, но, похоже, они все думают об одном и том же. И Беркута тоже трясет,
а говорит чересчур громко и напористо.
— Она недолго будет зеленой, — пробормотал он. — Но вряд ли
этот станет ждать до наступления снега.
— А что он может?
— Кто знает. Мы знаем, что можем мы.
Беркут проговорил угрюмо:
— Ты хочешь сказать, что мы можем... не так уж и много?
Россоха сказал нехотя, никто не любит признаваться в
неумении что-то делать:
— Мы соперничаем... но черпаем из одного источника. Наша
магия построена на долгом овладении тайнами слова, на отыскании сокровенной
связи звука с сутью вещей. Мы наращиваем мощь терпеливо из года в года по
каплям, мы умело приучили камни наших башен вбирать магию из воздуха, как трава
умеет из ночного воздуха пить влагу и создавать чудодейственные капли, в народе
пресно именуемые росой! А если мы так же, как простолюдины... и великие могут заблуждаться!..
прошли мимо мощной реки магии, что изливается на весь мир, а мы не замечаем?
— Дикость, — бросил Короед ядовито.
Россоха смолчал, только кивнул за окно. Строгое лицо мага
было выразительным, плечи зябко вздрогнули. По ту сторону защитного пузыря
находится тот, что стоит в своей реке по колени, и, похоже, может черпать
столько, сколько сумеет.
Беркут переходил от одного окна к другому, словно так скорее
мог отыскать уязвимое место.
— Возможно, — сказал он скорее из упрямства, недостойного его
возраста, — он просто умеет больше впитывать. Учение учением, но чтобы, скажем,
петь, надо, чтобы голос, слух, луженая глотка... а герою нужны не только умение
владеть мечом, но и высокий рост, широкие плечи, масса мышц...
Россоха бесцельно бродил по комнате, голову опустил, глаза
шарили по каменным плитам так усердно, словно в них пряталось решение.
Неожиданно спросил:
— А кто нам мешает узнать?
— Что? — не понял Беркут.
Спина Россохи медленно удалялась, видно было, как под ветхим
халатом двигаются острые лопатки. Возле окна он на миг остановился, скользнул
взглядом, и снова пошел мерить шагами комнату. Беркут фыркнул. Россоха
вздрогнул, выходя из глубокой задумчивости:
— Что? А?.. А-а, я говорю, он ведь как раз и добивается
поговорить с нами. В чем-то убедить.
— Додобивался, — буркнул Короед.
— А сейчас?
— Посмотри за окно! Где остальные пять скорлуп? Или их было
восемь?
Россоха покачал головой:
— Но если говорить правду, мы ж разговаривать с ним
отказались вовсе!
Короед не сдавался:
— И что с того? Если со мной откажутся, я отвернусь и
займусь своим делом.
— То ты. А это — человек из Леса!
А Ковакко скептически фыркнул:
— Мудрый Короед несколько красуется... Если с ним откажется
разговаривать простолюдин, тому доживать век жабой. А то и вовсе как вот нас
сейчас... в пыль!
