— Если честно... не поверю, чтобы каждому из вас хоть раз в
жизни не приходила мысль... стать самым первым из чародеев! Показать себя так,
чтобы все согнулись. И тогда весь мир будет твоим... Весь, а не тот клочок,
который гордо именуем страной, вроде других нет вовсе. Разве что двое-трое
соседей, а больше на всем белом свете ничего... На картах за Гипербореей —
пусто, только надпись: «Там странные звери». Но именно там могут быть самые
древние книги, самые мощные заклятия! Кто знает?
Олег затаил дыхание. Колдуны переглядывались. Хакама
спросила напряженно:
— Короед, что ты предлагаешь?
— Я скажу, что он хочет предложить, — вмешался Олег
торопливо. — Вы в ярости, я вломился как медведь, что-то поломал и теперь хочу
всех себе в челядь... Нет! Я не хочу Первым Чародеем. Я не хочу никого
наклонять... Довольно крови и разбросанных кусков мяса, от которого звери
жиреют, а вороны перестают летать от тяжести. Мы составим Совет из сильнейших,
чтобы следили за странами и народами. Мы будем вмешиваться, когда это
необходимо... на благо самих народов. Мы будем строить города, зная, что никто
их не собирается разрушать, будем отправлять караваны с товарами в дальние
страны без охраны, потому что никто не посмеет остановить, тем более —
ограбить! Мир, освобожденный от наших распрей, станет неслыханно богат! А
богатство — это магов как муравьев в трухлявом пне, это мудрецы, учителя,
странствующие пророки! И все отыскивают тропинки, а то и дорожки к новым
мудростям, новым знаниям, новым заклятиям, что когда-то приведут человека на те
сверкающие вершины... откуда мы достанем... достанем...
Его дыхание участилось так, что из груди вырывался только
свистящий хрип. Кулаки сжимались, он снова ощутил стыдное стремление зверя
кого-то разорвать, сплющить, доказать свою мощь.
Беркутпоинтересовалсясплохоскрываемой заинтересованностью:
— Положим, осуществимо. Кто будет в этом Со-вете?
Олег развел руками:
— Возможно, мы не самые лучшие, не самые знающие, не самые
умелые. Но если будем искать поумнее... Словом, мы и станем этим Советом! Никто
не будет главным, мы так и останемся каждый... главным. Сколько нас здесь?
Восьмеро? Так и создадим Совет Восьмерых. Мир о нас не будет знать, зачем
простолюдинам... будь они деревенские кузнецы или короли, знать о тех, кто ими
незримо правит?
Он обвел горящим взглядом всех, Россоха протестующе выставил
руки:
— Я ничего не сказал!.. Мне вообще не нравится... править. Я
редко считаю себя правым, вправе... Да еще правило в руки!.. Без меня!
Что-то важное почудилось Олегу в словах мудреца, которого
встретил первым на пути, предостерегающе грозное, но остальные смотрели
затравленными глазами, на лицах страх и жадность, уже слышно, как скрипят мозги
у Беркута, хлюпают у Ковакко, шуршат у Хакамы, всяк прикидывает выгоды и
невыгоды, но, похоже, жажда выгоды перевесит, к тому же у каждого есть
подленький страх, что если не войдет в этот Совет чародеев, то будет их не
Восемь, а Семь, а то и Шесть или Пять... Мир в самом деле будет принадлежать
тем, кто согласится с этим полузверем, тогда не получить и те крохи от пирога,
которые сейчас полагаешь своим неслыханным богатством...
— Ты говоришь, — сказала Хакама задумчиво, — не будет
главного. А кому принимать решения?
— Нам! Если заспорим, будем убеждать друг друга. Если не
убедим, то... как решит большинство.
Глава 50
И все-таки колдуны переглядывались, отводили взгляды. Он
ощутил, что все чего-то ждут, а взгляды, которые бросают как стрелы, в чем-то
странные... Внезапно на затылке зашевелились волосы, по спине прошла ледяная
волна.
С абсолютной ясностью понял, что в помещении есть еще
кто-то. Незримый для него. Незримый даже для других, но это человек или колдун
из их круга, о нем уже знают.
С колдунами что-то странное, он еще раз скользнул по ним
взглядом. Вроде бы их стало меньше... Так и есть! В помещении на него с
застывшими улыбками, полными ожидания каких-то событий, смотрят Беркут, Хакама,
Короед, Ковакко, Боровик, Автанбор... Кого-то недостает, их явно было больше.
Так и есть, исчез Россоха, не видно того дурака в расписном халате, как его...
Сладоцвета!
— Не слушаете, — сказал он горько. — Как драчливые селяне...
только о том, как сдачи... Прав или не прав, но главное — дать сдачи! Как мне
убедить? Как?
Голос его сорвался на крик. Горло сжало, он закашлялся, на
глазах выступили слезы.
Справа пахнуло холодом, какой может идти только от острого
железа. Он на миг представил, как лезвие врубится в мягкую теплую плоть,
рассечет, перерубит кости, толстые и тонкие, и лишь потом брызнут тугие струи
горячей крови...
— Россоха, — сказал он, — не тяни... Довольно! Что делаешь —
делай.
Колдуны зашептались, их вытаращенные глаза не отрывались от
смертельно-бледного лица молодого волхва. Олег повел дико глазами по всему
помещению. На миг всем почудилось, что попытается схватиться с невидимкой, но
тут же застыл напряженный как тетива перед выстрелом, с закушенной губой, в
глазах страх и мольба, чтобы все поскорее кончилось.
Затем все услышали свист рассекаемого воздуха. Даже успели
увидеть, как закрутился небольшой вихрь и метнулся вслед за невидимым лезвием.
Автанбор вздрогнул, глаза выпучились. От его шеи по воздуху
через всю комнату протянулась нить красных бусинок, а когда они достигли стены,
там возникли крохотные красные пятнышки.
Руки Автанбора метнулись вверх, пальцы ухватили голову. Все
видели, как голова осталась зажатой в ладонях, а тело начало медленно оседать.
Из обрубка шеи на плечах ударили кипящие бурунчики крови, но из головы в руках
кровь полилась как из ведра.
Олегу да еще Беркуту послышался новый свист меча, глухой
удар железа по живой плоти, но тут тело Автанбора тяжело грохнуло на пол, руки
все еще сжимали отрубленную голову. Кровь хлестала бурно, красная лужа
растеклась по полу, заполнила щели и медленными волнами потекла под стол,
достигла лестницы и освобожденно устремилась по ступенькам.
Колдуны вжались в глубину кресел. Их трясло, глаза вылезали
из орбит. По полу тяжело протопали широкие ступни, оставляя кровавые следы.
Цепочка протянулась в дальний угол, где вода в широкой бадье заколыхалась,
послышался плеск, хлюпанье.
Короед вскрикнул, его трясущийся палец указывал в место, где
стена соединялась с полом. Там расплывалась красная лужа, кровь текла прямо из
пустоты. Чуть позже начало проступать скорченное тело человека. В
полупрозрачной руке блестел такой же едва видимый нож с длинным узким лезвием.
Тело медленно
— Эх ты... ты всего лишь человек!
— Сладоцвет?.. Так Россоха и его?..
