Самое время отступиться, мелькнула мысль. Но тогда так и
жить в страхе... Не потому ли Род сделал его трусом, чтобы покончил с войнами?
Ведь без войн пропадет повод для страха. Если никто не будет убивать...
— Если миром начнут править колдуны, — сказал он вслух,
стараясь выговорить слова вслух как можно четче, чтобы услышать и закрепить в
голове, — если перестанут воевать...
Отвратительный скрип перешиб мысль пополам, как ударом кнута
перебивают на две части молодого ужа. По лунной дороге в город тащились две
телеги. Одна с кучей глиняных горшков, другую едва видно под копной сена.
Возницы дремали под солнцем мертвяков и упырей и, судя по их виду, не ломали
головы над вопросом, кто миром правит на самом деле, кто должен и кто не должен
сидеть наверху.
Его не заметили, но он все же отступил в черноту, дождался,
когда минуют вовсе, произнес заклятие вихря, зажмурился, ибо ветер, кружась,
начал бросать в лицо всякий сор, прошлогодние листья, старые перья, стукнул по
лбу полуистлевшей костью.
По телу пробежал озноб. Внутри застыло, словно внутренности
превратились в глыбы льда. Он чувствовал, как страшный вихрь высасывает
жизненные силы, в глазах потемнело. Челюсти стиснулись до боли в висках, он
заставил себя смотреть сквозь стену быстро несущегося по кругу ветра.
Незримые руки сдавили, из груди вырвался болезненный хрип.
Одежду бешено рвали струи плотного воздуха, больше похожие на водоворот. Кровь
то приливала к голове, то уходила вместе с душой в пятки. Мутные стенки
посветлели, засинели, и он скорее ощутил, чем рассмотрел, что его несет высоко
в черном небе, потом оно непостижимо быстро начало светлеть, на востоке
заалело, мимо начали проскакивать серые размытые комья уток, жаворонки, орлы, а
однажды в полупрозрачную стену шмякнуло, как мокрым комом глины, мгновенно
залило красным, тут же бешеный ветер молниеносно смахнул. А внизу уже поплыли
белые заснеженные вершины, Олег хрипел, голова трещала, череп разламывало то
изнутри, то сжимало со всех сторон.
Почти теряя сознание, он направил вихрь по дуге вниз. Горы
выросли, помчались быстрее, а когда опустился на уровень вершин, они начали
проскакивать, как ветки кустарника при скачке на горячем коне.
Сквозь пот, заливающий глаза, и красную пелену он увидел
гору с вершиной в виде шипастой булавы, повел вниз. Затем был удар снизу в
подошвы, он рухнул на камни, на миг потерял сознание.
Глава 6
Когда снова ощутил шум в ушах, а во рту соленый вкус, попробовал
привстать, но не смог шевельнуть даже пальцем. Заклятие вихря высосало половину
сил, а пока вел его в сторону гор, израсходовал остальные. Он чувствовал, что
жизни в нем осталось меньше, чем в догорающей лучине, но сил хватило только
лежать с открытыми глазами и смотреть в синее холодное небо.
Солнце выдвинулось из-за горы, острые лучи пробежали по его
застывшему лицу. Он чувствовал острое покалывание. Тело медленно остывало, ног
уже не чувствовал, скоро холод войдет в сердце...
Страх ударил в голову, ломая застывшие льдинки в теле.
Острая боль пошла от висков, заломило челюсти. Грудь трещала, словно
превратилась в каменную плиту, по которой бьют молотами. В глазах снова
потемнело, треск рвущихся жил истончился до комариного писка, оборвался...
Когда услышал свое тело, оно стонало от боли, желудок грыз
от голода ребра, но в груди тукало сердце, а ноги и руки сводило от холода.
Каменная стена устояла, когда он уцепился за выступ и сумел
поставить себя на ноги. Мир шатался, звуки то исчезали, то вламывались в череп,
как орда диких кочевников врывается в тихий город.
Почему-то пытался вспомнить прерванную мысль, еще там, возле
города, но как половинки ужа не могут жить ни вместе, ни каждая по себе, так и
сейчас в голове было пусто и мертво.
Горы вздымались до небес, огромные и могучие, их страшилось
само время. Он ощутил себя настолько крохотным, настолько ничтожным, что душа
съежилась в страхе... еще большем, чем который терзал его всю жизнь. И когда
уже чувствовал себя мельче жалкого насекомого, когда готов был упасть и уже
больше не подниматься — нельзя встать из бездыханного, — в той же трусливой
душе разгорелась искорка, вспыхнуло, и через мгновение в груди полыхал такой
яростный огонь, что перед глазами встала розовая колышущаяся пелена.
Непонятная ярость жгла изнутри, а кровь вскипела и жгла
внутренности. Тело дрожало, жадно вбирая солнечный свет, накапливая... а может,
это не солнечный свет, но что-то накапливалось, мышцы твердели, спина
выпрямилась, уже стоял твердо, и не просто твердо, а пусть попробуют сшибить с
ног...
Горы высились до небес, суровые и вечные. Но в синеве он
видел крохотные точки, птицы поднимаются и выше этих вершин, а он умел выше
всех известных ему птиц!
И все-таки этот горный хребет великий Род сотворил первым.
Это не просто горы, а краеугольный камень, с которого великий Творец начал
новый удивительный мир. Не только земля и воды были созданы позже, но и свет от
тьмы он отделил позже, уже опираясь на крае-угольный камень. Правда, другой
краеугольный камень они обнаружили на острове Буяне... Ладно, с этим потом, а
сейчас у него другая цель.
Камень Творца превратился в целый горный хребет, возникли
глубокие ущелья, отвесные скалы, высокогорные долины, глубокие пещеры.
Появились звери, птицы, высоко в горах возникли озера с удивительно чистой
водой, а из людей сюда взбирались мудрецы, пожелавшие уединения.
Сейчас он стоял на широкой каменной площадке, до обрыва
шагов пять, но когда представил, какая там бездна, язык присох к гортани, а в
ушах зазвенели комары. Ноги сами понесли от края, он уперся спиной в каменную
стену и еще потерся лопатками, пытаясь отодвинуться дальше.
Воздух был чистый и острый, как лезвие хорошо заточенного
меча. Олег раздвинул грудь так, что за-трещали ребра, закашлялся, но в черепе
пронеслась очищающая буря с грозой. Немногие крупные мысли засверкали, словно
умытые, а мелочь вымыло, втоптало, он повернулся к каменной стене, чувствуя
себя опасно захмелевшим.
— Попробуем этот камешек, — проговорил он, не узнавая
собственного голоса, ибо услышал почти рык. — Это для кого-то гора, а для
другого...
В голове шумело, кожа горела, словно отстегали крапивой, а
потом не то осыпали снегом, не то плеснули горячей водой. Или же кожу содрали
вовсе! Он чует, как магические силы вливаются в него сами, непрошено, каждая
жилка дрожит от напора, вот-вот лопнет, переполненная силой, что неподвластна
человеку.
В ушах загремел гром. Он, чувствуя, что вот-вот лопнет,
разорванный силами, которые двигают небесными светилами, зажмурился, поспешно
сказал Слово. Во всем теле вспыхнул огонь, затем грудь пронзила острая боль. Из
него выдрали если не сердце, то что-то горячее, наполненное кровью, без чего не
жить... Ноги ослабели разом.
