Гора дрогнула. В глубинах раскатисто заворчал зверь, такой
огромный, что он должен быть с три таких горы. Олег с облегчением выпускал из
себя эту мощь, одновременно вбирая всем существом разлитую в воздухе, горах, во
всем мире, сжимая в ком и направляя незримым клинком на основание древней горы.
Дрогнуло снова, а загрохотало оглушающе уже совсем рядом.
Его встряхивало, словно после долгого плача. Во всем теле
было опустошение, но каменная стена медленно ползла в сторону! Подножие
накалилось, оттуда выстреливались осколки камней, пошел сизый дымок, блеснуло.
Он со страхом понял, что камни загораются так же, как вспыхивает сухое дерево,
когда невры добывают чистый огонь трением!
От грохота дрожала каждая жилка в теле. Он привалился спиной
к камню, ноги тряслись, по лицу побежали крупные капли. В глазах защипало,
соленый пот не выедал, а выжигал глаза. Внутри было пусто, как в ограбленной
могиле. Он чувствовал себя пустой оболочкой, из которой вытряхнули все, сухим
коконом, из которого вылезла бабочка, остатками ореховой скорлупы...
С невероятным усилием поднял руки и потер глаза. В красном
тумане вспыхивали молнии, затем поплыли пятна с желтыми гнилыми краями.
Когда мир начал проступать сквозь эти пятна, гора уже
сдвинулась на полсотни шагов. Открылась отвесная стена. У самого основания
словно гигантская раковина приоткрыла створки, там зияла темная щель. Отсюда
она выглядела крохотной, но там проехал бы всадник с поднятым кверху копьем.
Качаясь и хватаясь за стену, он неверными шагами потащил
себя к древнему входу. Мелькнула вялая мысль, что сейчас его забодает даже
заяц, сил только держаться на ногах, да и то, если не по ступенькам...
Судя по камням, выступающим из щели, туда не входили давно,
очень давно. Настолько давно, что камни от собственной тяжести просели в землю,
которую не назовешь мягкой.
От стен справа и слева повеяло странным теплом. Кожу начало
покалывать, но мышцы стали потихоньку наполняться кровью, раздуваться. Вздохнул
всей грудью, в черепе очистилось. Похоже, камни хранили старую магию. Он пошел
в темноту, а когда начал натыкаться на острые камни, после недолгих колебаний
выбросил в пространство перед собой свернутую в узел молнию. Та поплыла
вовнутрь, потрескивая и опасно подмигивая, готовая взорваться в любой миг.
— Не вздумай, — предупредил он, хотя сил хватало только
тащиться следом. — Я твой хозяин, я велю...
Ход расширялся, впереди открылась широкая пещера. Узелок
молнии взмыл кверху, трепещущий свет озарил красные, как кровь, стены. На миг
почудилось, что попал во внутренности гигантского зверя. Огненный шарик
колыхался неспокойно, и темные прожилки в красном граните, казалось,
пульсировали, наполнялись багровой кровью, по ним ходили утолщения, будто
проглатывали непрошеных гостей.
В глубине пещеры угадывалось широкое возвышение. Олег решил
бы, что это ложе, если бы эта каменная плита не была такой огромной. Он
осторожно продвигался вперед, молния освещала свод, а как ее опустить, он не
знал, сейчас в полумраке рассмотрел на каменной плите нечто громадное, даже не
понял, что увидел, но по телу пробежал нехороший озноб, волосы зашевелились на
затылке.
Ноги с усилием переступали шаг за шагом, он наконец
остановился у края плиты, что в высоту достигала ему до пояса.
На каменном ложе, без шкур или одеял, прямо на голом камне
лежал исполин. Олегу почудилось, что человека, если это был человек, прикрывает
странно-черное с тусклым блеском одеяло, только живот и ноги торчат голые,
страшно костлявые, с натруженными ступнями, где желтая подошва в палец
толщиной, явно тверже конских копыт.
Олег переступил с ноги на ногу. Сердце стучало часто, губы
пересохли. Человек еще жив, он видел, как медленно-медленно поднимается
исхудавшая грудь, ребра выступают все четче и четче, пока не кажется, что сухая
кожа вот-вот прорвется, все жилки начинают подрагивать... потом так же
мучительно медленно — Олег успел вздохнуть и выдохнуть несколько раз — грудь
опускается, опускается, опускается, пока не становится почти ровной, но и тогда
живот кажется прилипшим к спине.
Слова не шли, Олег не знал, как обратиться к человеку,
который есть прародитель всех северных народов, а еще раньше стяжал себе славу,
о которой говорят с ужасом и шепотом, ибо осмелился бороться с небесами.
— Я слышал о тебе, великий, — сказал он наконец дрогнувшим
голосом. — Прости... Я думал, что...
Он запнулся, не зная, как сказать, что ожидал увидеть его в
блеске и грозном величии, на огромном коне, обязательно черном, как беззвездная
ночь, с горящими багровым огнем глазами, яростного и полного звериной силы, что
некогда подвигла на вызов небесам.
Лицо гиганта было желтым, как у мертвеца. Олег на миг решил,
что древний герой все-таки успел скончаться, пока он рассматривал его в
благоговейной тишине, но выпирающие ребра все же медленно проступили на сухой
коже, долго так выступали, как толстые прутья на корзине, затем так же очень
медленно опадали. Тяжелые надбровные дуги нависали как уступы скалы, а глаза
прятались в темных впадинах.
Олег чувствовал боль и разочарование, ибо явился с кучей
вопросов, на миг ощутил себя снова учеником волхва, который ни за что не
отвечает, а только ходит хвостиком за Боромиром.
— Я могу что-нибудь для тебя сделать? — спросил Олег.
Ничто не дрогнуло, не изменилось, но Олег ощутил, как тяжелый
взгляд из-под опущенных век уперся в него с силой брошенного дротика, явственно
пробежал по лицу, проник вовнутрь, так же беспрепятственно ушел. Ничто не
шелохнулось, а голос прозвучал как будто прямо в пещере:
— Ребенок...
— Я? — удивился Олег.
— Ребенок... — повторил голос, в нем прозвучало слабое
удивление. — А уже старик... Много же тебе выпало...
Голос утих, Олег ощутил, что на миг очнувшийся исполин снова
уходит в свое забытье, заговорил торопливо:
— Великий!.. Я пришел к тебе, как твой сын в далеком
потомстве. Неужели ты не поможешь детям своим?.. Я не знаю, что делать! Мы
побили, порушили, свергли, растоптали, сожгли, уничтожили... Но что строить?
Ломать — ума не надо, а что дальше?
От отчаяния задрожали губы. Исполин явно уходит из жизни, из
жизни, которую не принимает, которая, судя по его затворничеству в этой пещере,
пошла совсем не так, как он хотел, и, судя по всему, уже не в состоянии что-то
изменить, повернуть, выправить. Олег чувствовал, как угасает в древнем герое
сознание, затем словно бы вспыхнула слабая искорка, и он ощутил ответ:
— Тебе двадцать... ну, чуть больше весен... и уже ищешь,
как... строить?
— Да! — выкрикнул Олег. — Да!
В блеклом голосе, бесцветном, как рожденная в пещерах рыба,
прозвучало слабое удивление или же Олегу так почудилось:
