Стол тряхнуло, он едва успел подхватить миску. В корчму
вошли трое, крепкие и уверенные, шли мимо, распихивая народ. Один ухватил молодую
женщину за ворот рубашки, дернул, Олег услышал треск разрываемой материи.
Девушка вскрикнула и в испуге прикрыла обеими руками обнаженную грудь. Молодой
парень вскочил, но от сильнейшего удара в лицо, короткого и беспощадного,
завалился на стол, потом сполз на пол, оставляя капли крови.
Черт бы все побрал, мелькнула мысль, он с испугом увидел,
как сияние меркнет, сердце стучит все так же мощно, но теперь кровь наполняет
не мозг, а мышцы, вздувает, те вздрагивают от предвкушения драки. На миг,
заслоняя сияние, пронеслись хаотичные скомканные видения, как он крушит этих
троих, повергает на пол, бьет ногами, растаптывает, разносит всю корчму, бушует
пламя, крики, его злой голос, что вот, мол, не хотели жить по-людски...
Он вздрогнул, зябко поежился. По плечам ударили, он даже не
оглянулся. Его дважды толкнули, он пригнулся, накрывая миску, торопливо сунул в
зубы последний кус мяса, жевал, стараясь не слышать криков, хохота, треска,
тяжелых ударов.
Когда поднялся выходить, краем глаза увидел, как трое прибывших
ухватили молодую женщину. Один уже сорвал верхнюю часть платья, она кричала и
обливалась слезами, а ее лапали, щупали, мяли, грубо хватали за груди. Он
встретился с ее умоляющими глазами, но заставил себя отвернуться, пошел к
выходу.
Похоже, кто-то из селян попробовал заступиться, Олег услышал
вскрик, падение тяжелого тела, треск, злорадный хохот всех троих. Толкнул
дверь, в лицо пахнуло свежим воздухом. Небо потемнело, на западе виднокрай был
еще красный, словно накаленное солнце подожгло походя темную полоску.
За спиной был женский крик, уже не возмущенный, даже не
отчаянный, а молящий. Впереди расстилался мир, где далеко-далеко виднелся лес.
Еще дальше пойдут горы, а за ними, как он помнил, бескрайние накаленные
пески... Есть где уединиться, углубиться в себя.
Улыбка раздвинула его губы, он мечтательно вздохнул, а
следующее, что запомнил, были красные лица с выпученными глазами, раскрытые в
крике рты, струи крови при каждом ударе... Стены двигались, как ветви в лесу
при сильном ветре, мелькали столы, лавки, люди. Он видел блеск ножей, вскинутые
дубины, топор в замахе, пальцы его хватали, крушили, ломали, он чувствовал себя
сильнее ста медведей, а двигался как богомол, успевая видеть все вокруг, с
боков и даже за спиной.
Потом все перестало двигаться, только колыхалось, и он
сообразил, что это тяжело вздымается его грудь, а свист и хрипы рвутся из него
самого. Все помещение в корчме устлано обломками и упавшими людьми. Лужи крови
не только на полу, но и стены так забрызгало красным, словно здесь забивали
стадо свиней, а те бегали в предсмертных судорогах и мотали головами.
Молодая женщина в страхе приподнялась, она сидела на
корточках в самом углу:
— Боги... Что вы с ними сделали?
Везде зашевелилось, люди начали подниматься, Олег с великим
облегчением понял, что не всех убил, кто-то еще жив.
Один мужик сказал с нервным смешком:
— Мы все попадали, а то ты как пошел махать, как пошел...
Попади под горячую руку, зашибешь, имя не спросишь...
На полу остались трое, наконец один зашевелился, приподнялся
на дрожащих руках. Изо рта и разбитого лица текли красные струйки. Он
закашлялся, на пол посыпались мелкие камешки, что раньше были зубами. Он кашлял
и кашлял, хрипел, явно часть зубов были вбиты в глотку.
— Черт бы все побрал, — проговорил Олег с тоской. — И всех.
Из кухни вышел хозяин, смотрел с ожидательной укоризной.
Олег выудил из кошеля горсть золотых монет, перед ним тут же появилась широкая,
как лопата, ладонь. Монетки зазвенели, тут же исчезли в кулаке.
Хозяин поклонился:
— Заходи еще!..
— Спасибо, — буркнул Олег.
Он повернулся и пошел к двери. Хозяин радостно закричал
вдогонку:
— У нас каждый вечер что-нибудь такое нескучное! Заходите,
когда возжелается насчет подразвлечься, силушку удалую выказать!
Когда он перешагивал порог, в спину радостно кричали мужики,
что-то счастливо верещала женщина, он ощутил гадостное желание расправить
плечи, он же добрый молодец, раскланяться, милостиво и горделиво улыбнуться и
уйти с прямой спиной, богатый и загадочный.
Спина сама сгорбилась, он поплелся вдоль стен, опозоренный
самим собой и несчастный. Только сейчас вспомнил, вовнутрь хлынула не холодная
волна, а целый океан: а как же та счастливая мысль? Он же был так близко к
Истине!
Сейчас он был уверен, что то как раз и была самая что ни
есть окончательная истина, которая даст счастье всему роду людскому, научит,
как жить по-человечески, как сообща идти к небесам, чтобы стать вровень с
богами, да не такими дурными, как Таргитай, а настоящими, а это значит — умными...
Задумавшись, споткнулся так, что пробежал вперед, чтобы не
растянуться, ударился о дерево, вскрикнул, выругался длинно и зло. Вблизи
злорадно хихикнуло. Из-за забора выглядывали две детские головки.
— Спать пора, — рявкнул, злой на себя, что заорал как тупой
селянин, заругался при детях, а еще собирается тащить весь род людской в
небеса.
Глава 8
"Что за дурак, — подумал с тоской. — Я же должен был
просто уйти. Уже уходил... Это Мрак бы ввязался в драку, да еще с
удовольствием. Да Таргитай бросился бы на защиту обиженных... он это называет
справедливостью. Но я же не драчливый Мрак, не пылкий Таргитай! Я же уже
уходил, я же переступал порог!
А не переступил потому, — мелькнула трезвая мысль, — что
теперь нет ни Мрака, ни Таргитая. Раньше они бы вмешались, а я бы зудел, что
это не наше дело, что надо мир спасать, а не отдельных людишек, что всех не
наспасаешься, по всему миру в этот момент кого-то бьют, с кого-то сдирают кожу,
кого-то безвинно тащат к петле, насильники глумятся над молодыми женщинами, детишек
бросают в костры, горят дома и посевы..."
— И что же теперь? — проговорил он вслух. — Раньше я мог
мыслить за их спинами... Каждый из нас что-то делал свое, а теперь Мраку
придется и мыслить, Таргитаю придется драться чаще и, что представить трудно,
начинать думать головой, а не... Мне же, увы...
Улица тащилась навстречу как старуха, изгибалась болезненно,
из окон вылетали рои сытых мух, рассаживались на белых стенах. Он чувствовал,
дома проползают по-черепашьи то справа, то слева, редкие прохожие опасливо
обходят, не понимая, что за хмель бросает этого дюжего варвара из стороны в
сторону.
— Что же меня гонит? — спросил он измученно вслух. — Ну,
понятно бы, если бы у меня какой Змей Горыныч или Кощей девку увели!.. Понятно,
пошел бы, отыскал бы, всех бы разнес: как же, мое тронули!.. За свою корову
головы посрываю!.. А тут вроде бы за чужих переживаю, когда их хозяевам до них
дела нет. Или зря Тарха дураком звал?.. Или же, тоже понятно, меня бы трона
лишили. Или я вдруг оказался незаконнорожденным сынком какого-нибудь князька
или царишки. Тоже народ бы понял, если бы пошел отвоевывать свое... а своим
можно назвать все, на что светит солнце. Но что толкает устанавливать какой-то
дурацкий мир между народами, если они этого и знать не хотят? И за это я буду
получать плевки, затрещины, зуботычины?.. Добро бы за трон или девку, а то
всего лишь за счастье для всего человечества!
