— Да иногда случается и проще. Как-то, помню, иду мимо
кустов, а там: фю-фю-фю... фю-фю-фю-фю... фю-фю-фю-фю... Я метнул туда камень,
смотрю: лису пришиб!
Мрак кивнул:
— Такое случается. Я как-то иду, слышу из кустов:
хорх-хорх... фрю... фрю-фрю... зю-зю-зю... хорх-хорх... хрясь, фрю-фрю, я
прицелился, сделал поправку на ветер, на ширину куста... и — стрела кабану
прямо в сердце!
Таргитай жадно смотрел на каменный шар, что разогрелся, уже
пошел пар от высыхающей глины.
— А я иду, слышу в кустах: фрю-фрю... хрясь-хрясь,
тю-тю-тю...мня-мня-мня...чавк-чавк-чавк...
фю-фю-фю-фю-фю-фю...шмя-шмя-шмя...шмя-шмя-шмя... шмя-шмя-шмя-шмя-шмя-шмя...
э-э-э... о чем это я?
Мрак толстым прутиком с рогулькой зацепил тяжелый каменный
шар, красный, ноздреватый, как полная луна, выкатил из костра. Таргитай, роняя
слюни, взял секиру и легонько стукнул. Мрак поморщился, дурак позорит боевое
оружие, но смолчал, а каменный шар с сухим треском развалился на части. Мощным
запахом сочного печеного мяса толкнуло, как крупом коня-тяжеловоза. Таргитай
захлебнулся, ибо запах сшибал с ног, ни капли не потерялось, пока утка пеклась
в темнице.
Между каменных лепестков нежно-белая пахнущая тушка,
соблазнительно голая, пузырилась множеством капелек сока. Перья торчали из
глины, влипнув и прикипев, когда глина высохла и окаменела. Тушка бесстыдно
расставила белые голые ноги, ляжки толстые, сочные, под ними блестит от
вытекающего сока.
Мрак с довольным урчанием разломил тушку на три части, две
ловко швырнул Олегу и Таргитаю, сам тут же вгрызся острыми волчьими зубами в
пахнущую, истекающую соком мякоть.
Олег перебрасывал свою долю из ладони в ладонь, а Таргитай и
вовсе с воплем выронил, обжегши пальцы. Мрак посмеивался, посоветовал:
— Во-о-он там за деревом ручеек! Можешь остудить, заодно и помоешься.
Таргитай недоверчиво посмотрел на одинокое дряблое дерево:
— Да какой там может быть ручей?
— Мелкий, — объяснил Мрак, — но глубокий. Я однажды в таком
вот такую щуку поймал!
Он отмерил на руке едва ли не до плеча. Таргитай посмотрел,
усомнился:
— Брешешь! Таких волосатых щук не бывает.
Некоторое время слышался только непрерывный треск молодых
косточек на крепких зубах. Сожрали почти целиком, если что и выплюнули, то
разве что прилипшее к мясу перышко.
Таргитай еще жевал, когда Мрак поднялся, уже отдохнувший,
злой, с нетерпеливо перекатывающимися под гладкой кожей тяжелыми шарами
мускулов. Как секира оказалась в его длинной жилистой лапе, никто не заметил,
как и сам Мрак, она сама стремилась юркнуть в широкую шероховатую ладонь, но на
этот раз Мрак вбросил ее в ременную петлю небрежно, не глядя. Его коричневые
глаза смотрели поверх голов, одна с волосами цвета заката солнца, другая —
поспевшей пшеницы.
— Дымком пахнет...
— Пожар? — предположил Олег.
— Нет, запах стряпни тоже... Тарх, мы пошли.
Таргитай на ходу запихивал в пасть остатки селезневой лапы,
закашлялся, но никто даже не постучал по спине. Оба друга становились все
серьезнее, напряженнее, а предчувствие беды накрыло Таргитая с головой, как
холодная морская волна.
Драгоценное Перо, из-за которого столько раз получали по
морде, пришлось подобрать ему, друзья о нем словно забыли.
На выходе из Долины миновали дубовую рощу, обогнули
крохотное озеро, спугнув стадо диких свиней, потом дорогу загородил еще гаек,
но легкий, весь из молодых березок, просматривающийся насквозь.
Таргитай начал было намурлыкивать песенку, но Мрак шикнул, и
певец послушно умолк. Послышался цокот подков, на тропку впереди выехал на
рослом сухощавом коне богато одетый мужчина. Хотя осень только начиналась,
листья едва-едва пожелтели, он был в толстой шубе, сапоги с опушком,
сафьяновые, с серебряными пряжками.
При виде троих бросил руку на рукоять топора, но эти шли
мимо, внимания не обращали, только коротко поклонились. Он, чуть проехав,
остановил коня, грузно повернулся в седле. Лицо побагровело, словно поднимал
городские ворота, голос был зычный, привычный перекрывать лязг железа в бою:
— Эй, вы, там! Мне нужно проехать к князю Вернигоре.
Эти трое переглянулись, остановились, долго думали, а тот,
черноволосый и самый звероватый на вид, явно старший, наконец махнул рукой:
— Ладно, мы не против. Езжай.
Воевода опешил, поерзал в седле, но что с дураков возьмешь,
гаркнул снова:
— Можно вас спросить, как доскакать до крепости Вернигоры?
Звероватый пожал плечами, мол, вопрос-то дурацкий, молодой
парень с красной, как пожар, головой даже не повел бровью, за всех ответил
вежливо золотоволосый парень, совсем отрок:
— Конечно можно!
Воевода плюнул в сердцах, хлестнул коня и умчался. Видно
было, как колотит бедное животное под бока острыми каблуками.
Мрак покачал ему вслед головой:
— Если нас даже один человек не понимает, то как учить жить
народы?
Олег смолчал, стрела метила в него, шел плечо в плечо с
оборотнем угрюмый, словно поменялся с Мраком нравом, молчаливый, нахмуренный.
Он чувствовал, как на плечи давит нечто невыносимо тяжелое, пригибает к земле.
Краем глаза уловил странное выражение на хмуром лице Мрака. Даже Таргитай чует
недоброе, искательно заглядывает обоим в глаза, едва не виляет хвостиком.
За гаем дорожка разветвилась на три едва заметные тропки.
Все три одинаково прямые, одинаково уходят в дальнюю даль и там исчезают. Олег
чувствовал, как его шаги наливаются тяжестью. Чем ближе к развилке, тем труднее
дышать, тем горше в горле ком, больнее в груди. Таргитай что-то заговорил
быстрое и жалобное. Мрак остановился на распутье, его коричневые глаза оглядели
друзей с любовью.
— Ладно, ребята. Сама судьба подсказывает. Чем дольше тянем,
тем тяжелее.
Олег вздрогнул так сильно, словно его лягнул конь:
— Да-да, Мрак. Ты прав.
Пальцы Мрака бесцельно поправили секиру, Олег без
необходимости поковырял посохом твердую землю. Таргитай жалобно смотрел на
обоих, длинная рукоять меча сиротливо блестела из-за его плеча.
— Вы что... уже?
Мрак буркнул:
— Да, Тарх. Мы сделали больше, чем собирались. Теперь у
каждого своя дорога. Мне осталось, как ты слышал, до первого снега. Может быть,
успею повидать ту... Олег идет в пещеры. Ну, а тебе перо в... скажем, в руки.
Ты же бог, дуй на небеса. Хотя Числобог и рек, что можешь и по земле скитаться
среди людей аки птаха небесная, беззаботная, дурная, голодная.
