— Он должен править, а не спать на казачьей заставе, —
возразила она гневно.
Воевода прикусил язык, поклонился, отступил. Но в его глазах
Олег читал скрытую уверенность, что настоящие мужчины, да еще стукнутые,
недолго остаются в женских постелях.
Внезапно словно что-то сломилось в напряженном теле юной
Бруснильды. На лице появился испуг, Олег даже отшатнулся, когда она с детским
криком бросилась ему на грудь. Ее тонкие нежные руки обхватили его шею.
— Не исчезай!
— Что... — пробормотал он, — что случилось?
В ее больших серых глазах появились слезы. Пухлые губы
задрожали, на лице выступило такое отчаяние, что у Олега запершило в горле.
— Вдруг почудилось, — прошептала она со страхом. Из глаз
выкатились две крупные слезы, проползли по бледному лицу, оставляя мокрые
дорожки. — Вдруг стало так страшно... что ты исчезнешь так же внезапно, как
и...
— Я не призрак, — пробормотал он.
Она слегка отстранилась, упираясь кулачками в его твердую,
как дерево, грудь. На мокром от слез личике проступила слабая улыбка.
— Это я чувствую. Кто ты, герой? Какого роду-племени?
— Не здешний, — ответил он уклончиво.
Воевода нетерпеливо протиснулся через окруживших княжну
бояр, глаза его с чувством собственника осматривали чужака в одежке дикого
лесного человека. Но голос уже был деловым, хозяйским:
— Так вот где изюминка зарыта!.. Из Леса, говоришь? Плечи
широки, в руках мощь, а двигаешься как рысь... Да, жить в лесу — видеть смерть
на носу. Из вас выживают только такие вот, крупные да быстрые... Как там у вас
говорят: береги честь смолоду, коли рожа крива. Все-таки рыжий... Но все равно,
обижайся или не обижайся, но сразил ты Крутогора больше по счастью. Он просто
не ожидал от тебя ни такой силы, ни верткости. Хоть и подлый был человек, но
витязь великий... Завтра подберем по тебе доспехи. Добрый топор... можно даже
меч, если княжна разрешит, и начнем, начнем...
— Что начнем?
— Упражняться, что же еще? — удивился воевода. — Сила еще не
все, как и увертливость. Витязю надо знать семьдесят приемов боя супротив
противника с топором и мечом, еще семьдесят пять супротив оружного мечом, сто
четыре — супротив двух с топорами...
Олег прервал:
— Хорошо-хорошо. Завтра, говоришь? Пока подбирай доспехи. А
утро вечера мудренее.
— Ну тогда до завтра, — ответил воевода с сомнением. В прищуренных
глазах было недоверие, заспится этот богатырь до полудня, даже если княжна не
допустит до него сенных девок, что уже при виде такого парня взмокли снизу. Эти
простые люди потому и простые, что останавливаются сразу же, едва видят
накрытый стол и спелых девок. — Я пришлю за тобой гридней будить. Вообще-то я
не больно жалую опоздунов... э-э, как говорят наши культурные бояре,
опозданцев.
— Я встаю рано, — сообщил Олег.
— Да? — ухмыльнулся воевода. — В этом княжестве
по-настоящему рано встаю только я.
Княгиня деловито распоряжалась, к ней подбегали управляющие,
бояре, сотники, но чувствовалось, что она умеет править умело и уверенно.
Однако Олег то и дело ловил на себе ее взоры, то застенчивые, то умоляющие, а
то и вовсе трусливые.
За ним тоже гуськом ходили бояре, ловили слово, он в
последней попытке отбояриться протолкался к ней:
— Славная Бруснильда! Не делаешь ли ошибку? Все-таки я не
княжеских кровей!
Она просияла:
— Вот и прекрасно!
— Почему?
— Дурни, они ничего не понимают!.. Ты и будешь основателем
великого и славного рода, из которого выйдет много героев, способных
завоевывать княжества, разорять царства, топтать поля врага и уводить в полон
женщин и детей!.. У каждого княжеского рода основателем был либо простолюдин, наделенный
необычайной силой, либо вообще дикий человек из гор, леса или песков. Самая
большая слава ему, самые красивые песни ему, самые героические песни и легенды
— о нем!
— Да брехня это, — отмахнулся Олег. — Мне старый Боромир
рассказывал. Это волхв, у которого я учился...
— Так ты еще и грамотный? — спросила она с беспокойством. В
серых глазах появилась задумчивость, княжна прикусила губку, на лбу безуспешно
подвигалась кожа, пытаясь собраться в складки, потом чудесные глаза просияли. —
Пока что можно об этом никому! И так со всех сторон: почему пеший, что за
мужчина без коня...
— А что рыжий? — осведомился он угрюмо.
Она отмахнулась:
— Это терпимо. И среди рыжих не все уроды. Для мужчины
внешность не главное. Чуть красивше козла — уже красавец. Главное, ты здоровый,
как сарай. Теперь тебя все боятся, а это в жизни главное... Эй, девки! Отвести
нашего дорогого... гос... жениха и правителя в его покои! Воды нагреть, перины
взбить, подмести, пол посыпать душистыми травами!
В тереме стояла радостная суета. Челядь спешно готовилась к
великому пиру, во дворе пока поставили походные котлы, жаровни, торопливо
пекли, жарили, варили, вечером на их место вынесут столы, он видел, как на
первом поверхе беспрерывно грели воду, как цепочкой словно муравьи таскают от
колодцев в расписных ведрах, потом за ним явились сенные девки, щеки как
помидоры, веселые и смешливые, глаза хитрые. Его привели в светлицу, туда
невесть каким образом затащили огромную бадью, шел пар, вода заполняла до
половины, а снизу воду несли еще и еще.
Его раздели, все со смешками и шуточками, усадили в бадью,
вода не горячая, а как раз чтобы расплыться от удовольствия, как тесто на
середке стола. Его поливали из трех серебряных ковшиков, со смешками скребли,
терли, отмывали, чесали, лезли в уши, терли, и не только уши. Взвизгивали и
сами плескались, он терпел, сперва напряженный как струна на степняцком луке,
потом сделал выдох и сказал себе: а почему нет?
Глава 11
А почему нет, сказал себе, когда стоял голый в светлице
возле окна, на него падал яркий солнечный свет, а хитрые девки неспешно вносили
богатые одежды. Примеряли, советовались, заставляли снимать, а лишь затем
отправлялись за другими.
Почему не заниматься чародейством, будучи князем? И учиться
проще, князя учить не так, как ученика... У него сотни слуг, готовых выполнить
любое повеление. Враги будут страшиться, а друзья искать его защиты...
Из раскрытого окна доносились хриплые вскрики воинов.
Усталые, мокрые от пота, как мыши, переплывшие реку Даны, гридни бросались
дружно на обрубки дерева, кололи и рубили, а безжалостный воевода всякий раз
находил их промахи. За что в бою потеряли бы головы, заставлял кидаться на
деревянную чурку снова и снова.
В другое окно тянуло горьковатым запахом смолокурни. Мерно
бил молот, к запаху смолы примешивался человечий аромат горячего железа. Судя
по ударам молота, ковали не мечи, либо плуг, либо простые подковы.
