Когда возникла и начала стремительно надвигаться городская
стена, он не стал высматривать ступеньки и лесенки, подпрыгнул, с разбегу
сильно ударился грудью и коленями, но пальцы зацепились за край, без усилия
встащил себя наверх, сразу соскочил на ту сторону и, пригибаясь, словно по нему
стрелял десяток лучников, метнулся от бревенчатой стены через вырубленное место
к близкому лесу.
Еще ввиду городских стен увидел, как на опушку вышел
огромный матерый лось, брезгливо понюхал воду в крохотном озерке, отхлебнул,
огляделся, принялся нехотя, как боярин в хате простолюдина, цедить воду.
Вроде бы мудрецу пристала неторопливость и даже величавость,
Олег об этом вспомнил уже на спине лося. Тот несся напролом через кусты,
колючие ветви хлестали по голым плечам, прыгал через буреломы, и душа замирала
в страхе, ибо если лось грохнется, то шеи сломают оба...
Ноги лося выдерживали, Олег дважды тыкался лицом в твердые
рога, разбил лоб и разодрал губу. Наконец, когда после долгой бешеной скачки
вдали замаячили хатки уже не из бревен, а глиняные, он понял, что земли
Бруснильды кончились, это уже другое племя, здесь другие правители, а о нем,
скорее всего, пока что не слыхали.
Освобожденный зверь метнулся в лес. Олег проводил
завистливым взглядом. Хотя нет, там надо уединяться, когда наберет мешок, а
лучше два, разных разностей, что не поместятся и не уложатся в голо-ве, а
выбросить жалко. Тогда в пещеру, чтобы все осмыслить, приладить, понять,
придумать, как жить дальше с тем, что узнал, как всем этим пользоваться. Сейчас
же дурак дураком, какие пещеры, какое отшельничество?
Деревья раздвинулись приглашающе. Узнав своего, повели было
в чащу, но вовремя почуяли его новую жажду, бросили под ноги тропинку, что вела
хоть и вроде бы в глубину, но там за лесом новые распаханные поля, новые веси и
даже, может быть, города или хотя бы городища...
Ноги двигались все быстрее, деревья замелькали, он ощутил,
что мчится, как только что мчался лось. Бег — естественное состояние человека,
а в последние дни он ходил как старик, которому не до бега. Сейчас же даже не
разогрелся, ноги отмахивали версту за верстой, только сердце застучало чуть
чаще, гоняло кровь, но дыхание почти не участилось, сила в теле не тает, даже
прибавил в беге, стараясь изнурить свои мышцы, но сила все еще выплескивалась
из ушей.
Когда деревья разбежались в стороны как вспуганные куры,
впереди на просторе зеленели хлебные поля, а дальше виднелся город, обнесенный
высоким частоколом и даже рвом. Правда, дорога к воротам не через мост, но все
же так защищаться легче...
Он снова вспомнил о войне, мир померк, и только сейчас кровь
участила бег, дыхание стало хриплым, а тело ощутило усталость.
На воротах стражи лишь скользнули по нему недружелюбно
завистливыми взглядами: ишь какой рослый и широкий, где такие только и водятся,
сотню-другую князю в дружину, и соседи бы присмирели...
Олег, стараясь держаться незаметнее, пробирался к центру.
Если есть в городе колдун, то обязательно там. Либо при местном властителе, как
думают все, а на самом деле правит именно он, либо вовсе не вмешиваясь в мелкие
делишки не посвященного в высшие тайны люда.
Куры, что как раз переходили дорогу, внезапно с дикими
криками бросились обратно. От их машущих крыльев взвилась тонкая придорожная
пыль, воздух стал желтым. На Олега начали оглядываться совсем зло, кто-то
пробормотал ругательство.
«От Мрака разбегались собаки, — подумал Олег несчастливо, —
потому что видели в нем огромного волка, а от меня разве что куры...»
Вдруг в спину несильно клюнуло. Он оглянулся, непроизвольно
дернул головой, и камень или комок сухой земли пролетел мимо. Мальчишка тут же
скрылся за высоким забором, но краем глаза Олег видел, как еще двое воровато
выглянули в сторонке из-за плетня, в руках камни. Детский срывающийся голосок
выкрикнул:
— Рыжий, рыжий!
— Злой колдун! — поддержал другой.
Олег поспешно двинулся посреди улицы, не драться же с
детьми. Он не тот древний пророк, что за подобные детские крики наслал на шалунов
медведей, и звери разорвали сорок детишек...
Ободренные, незнакомец почти бежит, дети погнались с
победными криками. Олег втянул голову в плечи. Камни и комья твердой земли били
в спину, попадали по голове. Из окон и из дверей выглядывали взрослые, что за
крики, с любопытством и недоброжелательностью смотрели на чужака.
Внезапно кто-то крикнул сердито, град ударов прекратился.
Навстречу Олегу шел молодой мужик, очень худой, одет бедно, но с веселым лицом.
— Брысь! — крикнул он снова, стараясь сделать голос грозным.
— Вы знаете меня, Горнила Закопченного! Если рассержусь, то рассержусь!.. Я
беру этого человека под защиту!
Олег с изумлением оглянулся. Его мучителей как ветром сдуло,
только вдали по улице слышался стук убегающих ног, а за плетнями вовсе затихло.
— Благодарствую, — сказал он с облегчением. — Я вижу, тебя
здесь боятся. Кто ты?
— Да не боятся, — засмеялся человек, назвавшийся Горнилом
Закопченным. — Просто я единственный кузнец в этой части города. Их родителям я
кую подковы...
— Родителям?
— Их коням, — поправился Горнило со смехом, — а детям делаю
свистульки из глины. Детям, понятно, за так. Вот и боятся меня рассердить!
Пойдем, сегодня мне заплатили за решетку на боярском окне. Я купил еды, прошу
разделить ее со мной.
Дом его оказался поблизости, а когда Олег переступил порог,
он поразился чистоте и бедности, в которой живет этот молодой кузнец, а еще
удивился его постоянной улыбке, еще шуткам, жизнерадостности. Из еды кузнец
купил только хлеб, правда свежий, да головку сыра, но в доме нашелся еще кувшин
с чистой родниковой водой.
— Люди здесь не злые, — сказал Горнило за трапезой. — Просто
наш город стоит вдали от дорог, здесь все друг друга знают. Когда-то его
основали две семьи, что решили выбрать эту долину для жилья, потому все здесь
одинаково длинноносые, у всех волосы русые, а брови мохнатые и широкие. Ты с
твоей шевелюрой как диковинка! Мне отец рассказывал, что есть города и земли,
где все люди либо с волосами цвета спелой пшеницы, либо с черными как ночь, а
есть даже вот такие рыжие, как ты, незнакомец...
— Твой отец повидал мир, — заметил Олег.
— Да, он был купцом, — ответил Горнило. Глаза его слегка
задернуло печалью, самую малость, но Олег заметил, смолчал, только проронил
негромко:
— Люди могут быть всякими... Но как придумать так, чтобы
стали хорошими?
Горнило скупо улыбнулся, жестом указал Олегу на хлеб и сыр.
— Для сына купца ты живешь небогато, — заметил Олег.
— Купцы бывают разные, — ответил Горнило. — Правда, мой был довольно
богатым... Ты ешь, не стесняйся! Я молод и силен, завтра должен перековать
тройку коней, так что будут и хлеб, и сыр!
