На миг мелькнула мысль унести со стола далекого богача
хорошие яства, устроили бы пир с этим добрым человеком, но посмотрел на
довольного кузнеца, в сердце кольнуло сомнение.
Не стоит обесценивать дар кузнеца. Так он предложил чужаку
половину своего богатства, и когда тот принял, то хозяин чувствует в полной
силе свою доброту и щедрость. А появись на столе жареный кабан, щедрые дары
кузнеца сразу померкнут.
Глава 12
Олег проснулся от стука в дверь, крика:
— Горнило! Открой дверь, несчастный!
Постель кузнеца была пуста, Олег вскочил, чувствуя себя
снова свежим и готовым к любым неожиданностям. На пороге встал грузный мужчина
в богатой одежде, отшатнулся, увидев Олега:
— А ты кто?
— Гость, — ответил Олег лаконично. — Что надо?
Мужчина оглянулся, за его спиной начали останавливаться
любопытные. Двери в соседних домах приоткрылись, выглянули женщины. Одна,
прислушавшись, указала на далекую хижину, откуда уже поднимался сизый дымок,
Горнило пораньше разжег горн.
Мужчина тоже понял, что кузнец спозаранку уже взялся за
работу, но лишь отступил на шаг, прокричал громко, обращаясь как к Олегу, так и
ко всем, кто жадно вслушивался:
— Я хочу, чтобы сегодня же его здесь не было!.. Он задолжал
мне двадцать серебряных монет!.. Последние пять он взял под заклад этой своей
конуры! Теперь она моя!
Олег удивился:
— Зачем такому богатому человеку такая лачуга?
— Я здесь поставлю свою конюшню, — ответил мужчина гордо.
Он удалился, прохожие начали расходиться. Женщина, что
указывала на кузницу, подошла к Олегу. Глаза ее были печальные.
— Ты его гость?.. У Горнила горе, но он такой, тебе не
покажет, чтобы не огорчать.
— Ему придется уйти?
— Да. А то и вовсе из города.
— Может быть, — сказал Олег задумчиво, — это и хорошо.
Человек должен видеть мир. Особенно мужчина. Правда, Горнило не похож на тех,
кто любит ходить даже на соседнюю улицу. А правда, что у него отец был богатым
купцом?
Женщина скорбно улыбнулась:
— Не просто богатым.
— Да?
— Очень богатым! Но он оставил все свои земли, дома, стада,
все-все имущество — другим.
— Он не любил сына?
Она в растерянности пожала плечами:
— Да нет, любил... Мне было уже двенадцать лет, когда он
умер, а Горнилу было десять лет... Отец всегда с ним играл, учил грамоте, но
когда пришла пора помирать, он собрал всю родню, а это чуть ли не треть
восточной части города, и сказал: «Пусть моя родня, где расположены мои земли,
мои дома и мои стада, возьмет из них все, что пожелает, и пусть все, что
пожелает, отдаст Горнилу». Ну, понятно, что они взяли себе все, не оставив ему
ничего, кроме самого жалкого клочка земли, где теперь его лачужка. Да и ту уже,
считай, отобрали... И кто бы отбирал! Если чужой, то как-то понятно, но когда родной
дядя?
Она сердито плюнула под ноги, застеснялась и, за-крыв лицо
платком, поспешно засеменила вдоль улицы. Олег проводил ее задумчивым взором,
посмотрел на небо, солнце уже высоко, мысли вернулись к книге на дне мешка, и
ноги сами понесли обратно в дом.
Горнило вернулся перед обедом. Усталый, пропахший горячим
железом и покрытый копотью, обрадовался, увидев Олега:
— Решил задержаться?.. Вот и хорошо! Гость в дом — бог в
дом. Отдохни, я сейчас принесу холодной воды из колодца, а хлеб и сыр у нас еще
остались...
— Я воды уже принес, — сообщил Олег. — После обеда я пойду,
но сперва хочу дождаться возвращения твоего дяди.
Горнило помрачнел, глаза его погасли. Молча подошел к кадке
с водой, долго плескался. Смывая пот и копоть, из-за которой и получил
прозвище, вытерся насухо, глаза прятал, а голос прозвучал приниженно, словно
это он сам совершил недостойное:
— Я все-таки думал, что мой дядя не станет вот так... Он
сказал, что приведет власти?
— Ровно в полдень, — подтвердил Олег.
Горнило сел за стол, локти разъезжались на столешнице,
словно держали непомерную тяжесть. Губы раздвинула виноватая улыбка:
— Прости, я не хотел, чтобы ты знал о моих бедах. У тебя
тяжелая дорога, ты должен уходить с легким сердцем.
Он умолк, брови его начали подниматься. С улицы нарастали
голоса, крики, затем послышались тяжелые шаги, когда в ногу идут гридни в
тяжелых доспехах. В дверь требовательно постучали. Горнило медленно поднялся,
на лице было обреченное выражение.
Олег встал легко, в два шага пересек комнату. Дверь
распахнулась, он вышел за порог, щурясь от яркого солнца. Улицу запрудил народ,
а впереди стоял тот самый грузный человек, одетый еще богаче. За его спиной
пятеро стражей, а с ними немолодой угрюмый человек, явно из числа княжеских
управителей.
За спиной Олега появился Горнило, вышел и встал рядом. Дядя
закричал гневно:
— Ты все еще здесь?.. Нет, мое терпение лопнуло! Я помогал
тебе, как мог, но сейчас не могу больше разоряться. Этот дом и этот участок
земли теперь мои, ибо ты брал деньги при свидетелях, уважаемых людях, и они
подтверждают!
Угрюмый управитель нехотя кивнул, он смотрел на Горнила
сочувствующе, но правда есть правда, на ней общество держится.
Горнило развел руками, Олег ткнул его в бок, шагнул вперед:
— А теперь послушайте меня!..
Голос его был сильный, злой, легко перекрыл шум, даже крики
разносчиков на близком базаре. Все взгляды уставились на этого красноголового
чужака, молодого, но с таким суровым лицом, что каждый дал бы ему лет вдвое
больше.
— Ты кто? — крикнул дядя рассерженно. — И чего вмешиваешься?
— Я тот, — ответил Олег, — кто умеет слушать. И умеет
понимать простые вещи. Сложные пока нет, а вот простые... Когда отец этого
человека умирал, что он сказал?
Все непонимающе смотрели, потом Олег увидел, как у многих
губы зашевелились, многие бормотали слова умирающего купца, пытаясь отыскать в
них скрытый смысл, потом снова уставились на него с недоумением, что быстро
перешло в подозрение.
Олег вскинул руку:
— Напоминаю! Он сказал: пусть моя родня, что живет на моих
землях, возьмет все то, что пожелает... так он сказал?.. вот-вот, а дальше он
сказал, что пусть то, что они пожелают, отдадут Горнилу. Зачем он так сказал?
Да потому, что его любимому сыну Горнилу было тогда лишь десять лет, сам он
распорядиться не сумел бы, а попроси умирающий распоряжаться за Горнила его
родне, вашей жадной стае, вы ж все равно растащили бы так, что у него не
осталось бы и этой лачуги! Потому купец, зная вашу жадность, а жадность
ослепляет, составил свое завещание так, чтобы вы считали его имущество своим
собственным, заботились о нем, берегли и умножали. Но вот сейчас Горнило уже
окреп, умеет отличить правду от кривды, его любят в городе за трудолюбие и
честность... и, я думаю, пора вам всем, жадный вы и слепой народ, узреть
истинный смысл завещания. Повторяю, воля умирающего была такова: пусть родня,
что живет на его землях, возьмет все то, что пожелает, а все то, что пожелает,
отдаст Горнилу. Так что дядя прав, эта лачуга — отныне его. Но все его земли,
как и остальной родни, весь скот, все дома и все, что в них, отныне принадлежит
этому человеку! Горнилу Закопченному!
