Это было так неожиданно, что Олег отпрянул, взбаламутив
гнилую воду. Ряска вошла волнами.
— Почему?
— А ты посмотри на себя, — посоветовал Ковакко. — Из тебя
мудрец как из моего... гм...
Олег сжал кулаки:
— Я пока что не мудрец. Пока что я могу размазать по стене
любого, кто откажется указать мне дорогу. И еще я могу возжечь костер, который
высушит половину этого болота.
Ковакко крякнул со странным для Олега удовлетворением:
— Вот-вот! Что я говорил? Чуть не так, сразу в рыло. Да, из
тебя будет еще тот мудрец!.. Ты даже не подумал, что стоит тебе только
шелохнуть пальцем или губой... стоит мне только заподозрить, что ты что-то
замыслил...
Из воды прямо у ног Олега со всех сторон поднялись огромные
крючковатые лапы. Пальцы коснулись пояса, вода блестела на страшных когтях, тут
же опустились обратно.
— Да, — шепнул он побелевшими губами, — вы, колдуны, умеете
себя обезопасить. Прости, с языка сорвалось. Просто уже осточертело ходить
туда, не знаю куда, отыскивать то, не знаю что. А когда добуду, принесу, мне же
этим по голове и настучат. Приходилось махаться... ну, с очень разными, я тогда
думал, что уж труднее быть никак, дурак!.. я вот сейчас в темноте, весь в
плевках и в собственных соплях, пальцев на одной руке не сочту... и вообще уже
не знаю, пальцы ли это...
Колдун молча скрылся под водой, но Олег не двигался,
чувствовал, что произойдет что-то еще, мудрецы не уходят даже из жизни, не
сказав мудрых слов, и в самом деле: вода забурлила, медленно поднялась
блестящая лысина, выдвинулась вся голова, а толстые губы промолвили квакающе:
— Растешь. Дураки уверены всегда.
Олег плюнул, стараясь не попасть на лысину, вот тебе и
мудрость. Еще один такой полет в вихре, и от него останется пустая шкурка с
перемолотыми костями, но иначе, похоже, отсюда не выбраться... Беркут отправил
его если не на верную смерть, но все же...
Поверхность болота оставалась долго недвижимой. На него с
недоумением смотрели жабы, тритоны, даже протеи. Гнилая вода поднялась до
пояса, в сапоги что-то забралось скользкое и мерзкое, копошилось, устраивая
лежбище под его большим пальцем.
В трех шагах вода забурлила. Ковакко поднялся по грудь,
могучий и широкий, как корыто для свиней. По блестящему телу сбегали коричневые
струйки ила, но глаза сразу уставились на Олега с холодной враждебностью.
— Я уже жалею... но слово дал, надо держать. Когда-то я не
был колдуном... Я не знаю, где этот Сосику обитает. И никто из колдунов не
знает! Может быть, он вовсе не на этом свете. Больно чудная у него страна. Но
он единственный, кто держит свои двери открытыми для всех. Тебя отнесет туда
мой старый друг. Он там бывал, дорогу знает.
Резко, оборвав себя на полуслове, не прощаясь, Ковакко ушел
под воду. Грязная поверхность сомкнулась, ряска подергалась и застыла, зеленая
и плотная настолько, что издали болото сошло бы за ровный зеленый луг.
Олег с недоумением озирался. На болоте внезапно стало тихо.
Жабы попрыгали в воду, а что потрусливее, сползли в грязь тихонько, стараясь не
брызнуть, не выдать себя плеском, забились под самые глубокие коряги.
Он оглянулся, чувствуя затылком опасность. Волосы встали
дыбом, он раскрыл рот для крика, но слова застряли в перехваченном судорогой
горле.
Прямо на него падал ночной ужас, какой однажды посетил его в
детстве, когда он метался в жару, а отпаивали горьким зельем. Горящие, как
крупные угли под ветром, глаза уставились с нечеловеческой злобой, а когти
нацелились вырвать замершее сердце.
Колдун не сказал, где найти Сосику, единственного мудреца,
который берется учить, но когда болотная тварь под Олегом разогналась,
разбрызгивая воду, и прыгнула в воздух, отчего брызги грязной воды окатили его
с головы до ног, она повернула на юго-восток, пошла резко, словно ее хозяин
незримо поворачивал ей острый клюв в нужную сторону.
Олег скорчился на загривке, терпел пронизывающий до костей
ветер, стучал зубами. Мелькнула мысль, что ни Мрак, ни тем более Таргитай не
страдают, оба живут в свое удовольствие, всем довольны, они тоже для всех
рубахи-парни, потому что живут просто, как все люди, а людью свойственно жить
как траве, просто и бездумно, что растет, роняет семена, а если уцелеет и не
сожрут коровы, то уронит семена и на следующее лето...
Странная болотная птица, от которой даже в под-небесье пахло
тиной и лягушками, неслась как гигант-ская стрела. Ветер свистел, закручивался
крохотными вихриками, холод начал проникать под кожу, мышцы застыли. Он
чувствовал, как слабеют руки, а ноги сжимают бока все слабее, колени скользят
по гладким перьям.
Смотрел либо вперед, либо зажмуривался, подошвы проплывают
над крохотными зелеными островками в серо-зеленом мареве, это уже не степи, а
бескрайнее море, далеко же забрался этот мудрец...
Впрочем, это же и он может сказать, он на месте, а вот все
остальные забрались черт-те куда, некоторые даже в Гиперборею...
Медленно выдвинулся остров не остров, птица пошла по длинной
дуге вниз, а превратившийся в ледышку Олег закрыл глаза, чувствуя себя дураком,
что не рискнул на перелет в вихре. Вот-вот руки разожмутся, вот-вот полетит
вверх тормашками. Надо было бы самому обратиться в птаху. Правда, сам летает
как черепаха бегает, да и дорогу ему показывать труднее...
Тряхнуло, бросило вперед через голову. Он собрался в ком,
ощутил, что летит в стену запахов цветов, душистой травы. По голым плечам
хлестали ветви, затрещало. Он перекатился, завис в кустах и только тогда открыл
глаза.
Вокруг изломанные его падением цветущие кусты, тонкие ветви
с ажурными зелеными листьями и огромные пурпурные цветы, множество цветов. Из
надломов медленно выступают прозрачные капли.
В стороне хлопнуло раз-другой, пахнуло ветерком. Даже не
поворачивая головы, он ощутил, что болотная птаха не стала переводить дух в
отвратном саду, где нет болота, разбежалась и взвилась в синеву, напоследок
сбив ударами крыльев изящные лепестки оземь.
Воздух горячий, песок под ним накален, а солнечные лучи
прижгли ласково и нежно.
Он все еще лежал, оттаивая, по телу прошла судорога, внутри
трещали и дробились льдинки, кололи острыми краями. Он чувствовал, как
врезаются иглы, но сразу истаивают, внутри все еще бьет холодная дрожь, но
снаружи со всех сторон идут горячие волны, разогревают кровь...
Сперва он был глухим, потом в ушах загремели водопады, но
стихли, и когда Олег с трудом сел, с той стороны цветущих зарослей услышал
мелкие старческие шаги.
Он так и сидел, опершись руками позади себя, когда из-за
дальних кустов роз старческой походкой выдвинулся человек в белом. Его дряблая
рука опиралась на посох, и было видно, что это не просто знак волховского
ранга, а необходимость, вроде третьей ноги.
