Олег собрался с силами, встал, а когда старик приблизился,
поклонился в пояс:
— Прости, что я вломился так неожиданно...
У старика, седого как лунь, лицо было удивительно чистое, а
глаза ясные и светлые. Взор, как заметил Олег, не только чист и светел, но
просветлен, словно этот человек в самом деле ухитрился найти путь жить в
единстве со всем миром, ни с кем не драться и не кусаться, и, что удивительно,
его никто не кусает тоже.
Непривычно добрые глаза смотрели на Олега приветливо,
по-дружески, словно на любимого племянника, которого видел последний раз в
детстве, а теперь разглядывает с радостным изумлением.
— Я слышал, — сказал Олег с поклоном, — что ты, великий,
отыскал путь, как сделать людей счастливыми...
Старик светло улыбнулся:
— Невозможно сделать людей счастливыми, если они того не
хотят. Или им не нравится такой путь к счастью. Но у меня, верно, есть такой
путь.
Сердце Олега часто-часто забилось. Он спросил жадно:
— Ты смог бы научить?
— Если захочешь, — ответил мудрец с ласковой улыбкой.
— Еще как, — вырвалось у Олега. — А что... какую службу тебе
за это?
Старик укоризненно покачал головой. В голосе прозвучали укор
и печаль одновременно:
— Вижу, ты уже столкнулся с жизнью... Мудрость не иссякает
оттого, что ею делятся. Может быть, приумножается даже. Если хочешь, я смогу
тебя учить...
Грохот ста тысяч барабанов не смог бы заглушить вопль, что
вырвался из измученной, истерзанной груди Олега:
— Научи!
Над головой удивительно чистое голубое небо, справа и слева
невысокие стены из хрупких цветов, настолько нежных и беззащитных, что любой
дикарь остановится, залюбуется, а потом робко отойдет, напролом не попрет, это
не толстая стена из бревен или камня, эту стену проломить — все равно что
воткнуть нож в собственную грудь...
Голос старого мудреца звучал грустно и размеренно:
— Что может знать варвар, который идет на поводу своих
чувств, а не разума?
Олег поперхнулся, проглотил заготовленные слова. Голос дрогнул
помимо воли:
— На поводу... Я иду на поводу?
— Лишь тот человек, — сказал Сосику, — что умеет смирять
себя. Так образуется человеческое общество, где правит... в отличие от волчьей
стаи, старый умудренный жизнью человек, которого даже подросток может
прихлопнуть ладонью. В волчьей стае правит самый сильный! Но потому волкам
никогда не сравняться с человеком... нет, с одним справится даже одинокий волк,
а вот если волчье общество на человеческое...
Олег кивал, сердце колотилось. Мудрец говорил ему то же
самое, что он сам твердил себе постоянно, что говорил Мраку и Таргитаю, а те
только смеялись и отмахивались.
— Да-да, мудрый... Но что делает человеческое общество столь
сплоченным и сильным?
— Подчинение, — ответил Сосику неспешно. В глазах блеснула
насмешка. — Легко подчиняться более сильному, это могут и волки. А вот суметь
заставить себя подчиниться более слабому... С виду более слабому, ибо мудрец
никогда не бывает столь силен, как деревенский кузнец. Зверь подчинить себя не
может, но и люди могут далеко не все... Увы, человек тот же зверь, он ведом
чувствами...
Олег воскликнул трепетно:
— Да-да, мудрый! Ты говоришь божественные вещи! Научи
меня...
Он упал перед ним на колени, обхватил ноги мудреца, такие
слабые и по-старчески высохшие, без сильных мышц, но он, Олег, в отличие от
Мрака, знает, что настоящая мощь человека не в мышцах ног, как у коня, не в
силе рук, как у медведя, вообще не в силе мускулов, а в той неведомой силе
разума, что дадена только человеку, но и человеки умеют пользоваться лишь
немногие...
Его трясло, он наконец-то нашел, нашел!
Сосику с трудом поднялся, высохшие кости хрустнули. Олег
вскочил с готовностью. Дорожка петляла между кустами роз, иногда пряталась в
густой траве, Олег ощутил влажный воздух раньше, чем увидел изящный пруд. Вдоль
берега, как спины гигантских черепах, шли плотно прижатые одна к другой
массивные глыбы красного гранита. Темная вода стояла почти вровень с камнями,
половину пруда закрыли широкие мясистые листья.
Сосику кивнул на середину пруда:
— Здесь полное единство со всем миром. Прислушайся, ты
ощутишь всем сердцем, всей душой.
Его одухотворенное лицо излучало свет, Олег невольно
подумал, что в этом старике жизни больше, чем в встреченных ранее молодых
мужиках, которым бы только поскорее дотерпеть до старости, чтобы на печь, а
молодые чтоб кормили. Не Сосику черпает силу и молодость из этого сада, а эти
все деревья, травы, цветущие розы подпитываются его силой, его жизнью. Или же и
он, и этот сад поддерживают друг друга, дают силы, мощь.
— Что нужно делать? — вырвалось у него нетерпеливое.
— Научиться терпению, — сказал мудрец мягко. Глаза его стали
грустными. — Я сколько и скольких потерял из-за своей... Молодость хочет всего
и сразу, а на этом ее и ловят те, кто поопытнее. Ослепленные великими
возможностями, вы легко попадаете в ловушки, из которых нет возврата... Вы
всегда готовы на первое же, что приходит в голову, но что приходит в голову и
любому зверю, но недостойно человека...
— Что это?
— Вы всегда готовы дать сдачи, — сказал Сосику невесело. —
Даже заранее. Даже тогда, когда вам только показалось, что на вас хотят напасть
или чем-то задеть. Вы не успеваете осмыслить... ибо то, что вам кажется
нападением, давлением, зачастую как раз и несет благо. Увы, дать сдачу легко!
Можно еще и гордо оглядеться по сторонам: вот какой я лихой! А слово «лихой»
ведь от «лихо»...
— Что я должен? — повторил Олег нетерпеливо.
Он косился по сторонам, готовый прыгнуть хоть в пруд с этими
сонными кувшинками и жабами, только бы начинать быстрее овладевать мастерством
чародея.
— Научиться смирению, — ответил мудрец. Он с сомнением
оглядел Олега, его широкие плечи, пудовые кулаки. — Смирение — это победа над
собой, над своими звериными привычками! Нам дано многое, а вот смирение мы
должны воспитывать сами. Смирение — самое трудное для человека. Особенно для
молодого и сильного. Но только смирение раскрывает тайники души, придает
силы...
Олега затрясло от нетерпения, выпалил:
— Говори, что делать? Что? Я сделаю все!
Сосику помедлил, его взор обежал поверх верхушек сада, затем
вернулся к ласкающему взор пруду:
— Видишь вон корягу?
— Да!
— Ты можешь за нее держаться. В воде тебе надо пробыть...
пробыть...
