— Я многое не могу, — ответил он трезво. — Многое.
Часть третья
Глава 36
Сверху это был зеленый мир с редкими синими пятнами, в
которых отражалось небо, с коричневыми проплешинами глины или черными пятнами
пожарищ. Иногда эти черные полосы лесных пожаров пролегали на сотни и сотни
верст, но при его полете на широкой спине Змея даже они выглядели безобидными.
Когда показалась степь Хакамы, он напряг зрение, беспокоясь,
что просмотрит башню волшебницы. Это с седла коня, пусть даже самого рослого,
башня, надвигаясь, просто подавляет, а со спины этого невзрачного серого Змея
ее можно просмотреть, как со спины того же коня не всегда заметишь мелкий
камешек.
Крылья Змея внезапно встали к ветру под острым углом. Голова
и шея наклонились, он начал медленно приближаться к земле в стремительном
полете. Хвост задрался, Олег уже скатился бы по спине на шею, если бы навстречу
на давила плотная стена встречного ветра.
Похоже, Змей чувствовал беспокойство седока, шел так низко,
что Олег отчетливо видел стада сайгаков, диких коней с короткими гривками, даже
мог рассмотреть выглядывающих из норок сусликов.
Башня вычленилась резко и неожиданно, словно раньше
скрывалась за радужной водяной пылью. Олег вздрогнул, а чуткий, как конь, Змей
тут же повернул крылья так, что ветер засвистел и завыл, скручиваясь за его
толстыми растопыренными пальцами, между которыми кожистые перепонки надувало
как паруса.
Земля приближалась стремительно, Олег напрягся, первый
толчок подбросил так, что опустился уже на другую пластину, с острыми шипами,
взвыл сквозь стиснутые зубы. Лапы мощно стучали по сухой земле, по обе стороны
словно взвились по облачку прошлогодних сосновых иголок.
Змей пробежал еще с полверсты, крылья на ходу стянул на
спину. Олег оглянулся, рассерженные муравьи, которых смело крыльями, остались
далеко позади, а эти вроде бы не слишком потревожены, хлопнул Змея по холке:
— Свободен!
Огромная туша словно вросла в землю, бока часто и с костяным
скрипом выпирались и опадали. Рогатая голова повернулась к человеку. Пасть
распахнулась, за двумя рядами страшных зубов пламенело адово жерло.
— Свободен! — крикнул Олег дрогнувшим голо-сом. — Лети в
гнездо, в нору... или куда ты летел!
Он попятился, а когда отвернулся и побежал к башне, затылок
сверлил тяжелый взгляд чудовищного зверя. Как он, такой могучий, подчинился
козявке, словно какая-то корова или бык... Впрочем, коровы тоже могли бы любого
человека на рога, но дают себя теребить даже детям...
Башня раздвинулась, вблизи не такая невесомая, знакомое
основание из тяжелых каменных глыб, ворота все так же распахнуты, здесь красные
струи муравьев сливаются в шуршащую реку, тащат добычу, соломинки, почти у
каждого брюшко раза в три толще, чем у тех, кто выскакивает навстречу.
Олег присмотрелся, зябко повел плечами. Муравьи, что
выбегают из замка-башни, не только со сморщенными брюшками, но и словно
растерявшие пурпур, поблекшие, вялые, не в пример тем, что азартно вливаются
потоками в ворота: горячие, впитавшие лучи солнца, красные как маки, с
раздутыми брюшками настолько, что жесткие пластинки хитина раздвинулись,
обнажая прозрачную пленку, в которой не то земляной мед, не то диковинные
тайные зелья из глубин...
А что пурпур теряют... то не капельки ли магии собирают и
относят этой Хакаме?
В воротах ноги сами сделали гигантский прыжок, ибо сзади
угрожающе нахлынула целая волна маленьких чудищ с блестящими жвалами.
Оттолкнулся и в два прыжка оказался у лестницы, а красные шелестящие потоки все
с тем же неумолчным шелестом вливались в широкие щели в полу.
По лестнице он поднимался на этот раз бегом, прыгал через
три ступени, мог бы и через четыре, но страшновато оказываться слишком близко к
краю, перил нет, лестница, как винт с узкими лезвиями, уходит вверх, вверх,
вверх...
На вершине все залито солнцем, серые плиты нагрелись, воздух
дрожит. Хакама в красном платье раскладывала на широком, как огород, столе
мелкие листочки. Настолько мелкие, что их могли принести только муравьи.
На Олега подняла глаза, брови чуть приподнялись.
— Я видела, ты прилетел на Змее.
Он поклонился:
— Только потому муравьи меня и не тронули?
— Потому, — согласилась она. Глаза ее смеялись. — А первый
раз — из любопытства... Скорее даже из-за твоего мужественного спутника.
Кстати, где он?.. А сейчас — из-за этого крупного чудовища с крыльями. Я знаю
немногих колдунов, которые в силах подчинить себе Змея. Ведь у них мозг
размером с моего муравья...
— У колдунов?
Она засмеялась весело и беззаботно:
— Бывает, что и у колдунов.
Олег поклонился снова:
— Великая Хакама, я не хочу тратить зря твое время. Да и
великая война на носу... Я добыл то, что ты велела.
Она вскинула брови так, что они убежали на макушку.
Коричневые глаза распахнулись и стали круглыми, как два блюдца. Олег запустил
руку в мешок, простой мешок из шкуры, пошарил на дне и в складках, будто ловил
убегающую мышь, с будничным лицом что-то ухватил.
Замерев, она смотрела, как рука этого лесного человека
появляется из мешка, мышцы толстые, боевые браслеты в царапинах, а еще не воин,
вдруг блеснуло чисто и радостно, свет шел с ладони, чистые лучи пронизывали
даже пальцы, что придерживали Жемчужину, розовый свет живой плоти бросал
призрачные движущиеся блики на стены.
Ее голос изломался:
— Как?.. Невероятно!.. Ведь никто-никто...
— Теперь уже кто-то, — сказал он серым от усталости голосом.
— Но как ты мог?.. Самые могучие маги, самые знающие
чародеи...
Он признался:
— Если честно, просто повезло.
Даже не отводя изумленных глаз от блистающей Жемчужины, она
видела его честное лицо, чересчур чистое для колдуна. Только везением можно
объяснить такое, когда никто из могучих и умелых не смог, а простак из Леса
пришел и взял, случайно выбрав время, когда стража либо спит, либо перепилась,
ловушки сломались, а огнедышащие звери улетели на сезонное спаривание.
— Ты счастливец, — сказала она убежденно.
Он протянул ладонь, на которой блистал и рассыпал радостные
лучи Свет Первых Дней Творения:
— На, раз тебе это нужно. Мне главное, что нас теперь двое!
У тебя есть мудрость, понимание... а у меня... ну, хотя бы везение! Это уже
что-то. Кого бы еще привлечь, как думаешь? И как?
