— Спасибо, — пробормотал он.
Из горла вырвался только жалкий сип, но люди закивали, на
лицах появились улыбки. Это было похоже словно кора старого дерева задвигалась,
Олег почти услышал, как трутся и шелестят сухие чешуйки.
Его руки упирались в мокрый холодный песок. От пальм спешили
еще два подростка с полными ведрами, с краев срывались прозрачные капли.
Мужчина вскинул руки, подростки остановились, глаза горели любопытством.
Мужчина прикрикнул, и они нехотя повернули к пальмам. Там в тени лежали
мохнатые звери, Олег поморгал, глаза наконец сошлись, он разглядел неподвижных
верблюдов.
Мужчина всматривался пытливо, Олег угадал хозяина каравана,
а то и главу племени, увидел, как сухие руки раздвинулись в приглашающем жесте:
— Мир тебе, чужеземец с красными, как огонь, волосами.
Старые люди говорят, что встреча с таким человеком предвещает большую беду.
Когда мы наткнулись на тебя... уже умирающего, кто-то сказал, что не следует
вмешиваться в волю небес.
Олег прошептал:
— И почему же вы...
— Но другой мудрец, — сказал мужчина, пояснил с иронической
усмешкой, — у нас все мудрецы... сказал, что небо именно нам нарочито послало
испытание. Мы должны выбрать: идти ли своей прежней дорогой, хоть и бедной, но
спокойной, или же рискнуть пройти через беду. Ибо беда ломает слабого, а
сильного только очищает от коросты, делает крепче, показывает его себе и
другим, каков он на самом деле...
Олег зябко повел плечами:
— Спасибо. Но разве вы рисковали? На моем месте даже злой
дух отблагодарил бы спасителей.
Мужчина сказал серьезно:
— Не все подарки стоит принимать. Если ты способен
подняться, мы ждем тебя у нашего костра. Если нет, тебе принесут еду.
Олег с трудом поднялся, только сейчас чувствуя, что воздух
все такой же горячий, а от песков веет сухим жаром, как из открытых дверей
кузницы. Похоже, ему на голову вылили половину родника, а в небе образовалось
не одно облако из кипящей на нем воды.
У костра сидели пятеро. Все сухощавые, как один, жара и
сухие ветры вытопили жир до последней капли, черные, как обгоревшие головешки,
с длинными ногами, придававшими всем печальный вид. Олега встретили сдержанными
кивками.
Он сел на свободное место. Сбоку появилась рука с небольшим
кувшином. Прохладная жидкость приятно обожгла горло, он чувствовал, как оживает
гортань, пищевод, в животе разлился приятный холодок.
— Спасибо, — сказал он дрогнувшим голосом. — В самом деле
спасибо... Вы спасли меня не только от смерти... но, может быть, и от
чего-то... худшего.
Он чувствовал, что говорит путано, но хозяин каравана
спокойно кивнул:
— Да, для настоящих людей нет ничего хуже смерти, а для
настоящих мужчин... есть много такого, что страшнее и гаже.
— Спасибо, — прошептал Олег, в горле стоял ком, он глотал и
не смог проглотить. — Спасибо... Меня предали те, кому верил, меня бросили на
смерть те, для кого сделал все, что от меня требовали... И сейчас меня спасли
те, для кого я должен принести беду...
Его слушали внимательно. Олег чувствовал на себе осторожные
ощупывающие взоры. Хозяин сказал со вздохом:
— Ты молод, но говоришь достойно и мудро, как человек,
проживший долгую жизнь и познавший добро и зло. Тем более нам горько, что беда
должна прийти от тебя, ибо это значило бы, что если ты достоин и чист, то мы —
недостойны и погрязли...
Второй, подумав, сказал медленно:
— Или же ты — ложный пророк. Тому дано будет говорить
настолько близко к правде, что люди пойдут за ним, а он уведет с дороги
Истины...
Олег помотал головой, сказал поспешно:
— Нет-нет, в пророки я не гожусь. Ни рылом не вышел, ни
годами. Мне только перевести дух, понять... почему я других считал дураками, а
сам дурак куда больше... и тогда, может быть, я смогу сдвинуться хоть в
какую-то сторону.
Как он понял чуть позже, это был не караван, а целое племя.
Народ, как они назвали себя с достоинством. Он с удивлением и завистью смотрел
на этих бедных и одетых в тряпки людей, что, в отличие от его родного племени,
постоянно двигаются через весь белый свет. Если невры не выходили из Леса, да
не просто Леса, а из своего пятнышка, именуемого Светлолесьем, ни шагу в
сторону Чернолесья, Темного Леса, Чужой Стороны за Ручьем, то эти остаются на
месте лишь для короткого отдыха, ужинают под звездным небом, спорят и
доискиваются, почему небо куполом, а не плоское, куда уходит солнце на ночь,
сколько джиннов поместится на кончике волоска верблюда, нимало не заботясь, что
можно бы остановиться в какой-нибудь цветущей долине, еще не заселенной,
поставить добротные домики, разбить сады и огороды, копать, сеять, собирать,
чинить, шить, тачать...
Правда, тогда уже некогда будет посмотреть на небо. Будут
жить богаче, зажиточнее, но о смысле бытия уже думать не будут, а больше о том,
как отелится корова, не ударят ли заморозки по яблоням, пора отвести козу к
соседскому козлу, прополоть огород, поставить курятник на столбы, а то лиса
повадилась таскать цыплят...
Нет, сказал себе почти вслух и понял, что наткнулся на одно
из правил, что останутся в нем если не навсегда, то очень надолго, для них,
может быть, и хорошо бы осесть на землю, как все, но для рода человеческого это
будет потеря. Пусть народы идут разными путями! Они тоже ищут истину. А чем
больше нас пойдет ее искать...
Он попытался предложить им золото, драгоценности, трудно ли
натаскать для таких людей, но старейшины племени качали головами, благодарили,
снова качали, да он и сам видел, что не примут ценности другого мира. Не из
гордости, а просто куда ценнее выяснить, был ли пупок у первого человека, — у
первой женщины, понятно, был, но стерся, — сколько же все-таки джиннов
уместится на кончике волоска верблюда и сможет ли всемогущий Творец создать
такой камень, который не в состоянии поднять?
— Спасибо, — сказал он с неловкостью. — Я возвращу вам долг
так, как вы хотите. Я все понял!
Потом они видели, как этот человек, стоя на вершине золотого
бархана, вскинул к небу руки, песок закружило, взвился страшный вихрь, здесь
именуемый самумом, старики тут же заговорили, что все же пески дают приют злому
духу, но самум унесся, забрав с собой весь бархан, а на его месте обнажилась
голая земля, где тут же появилось и начало расплываться мокрое пятно.
— Если это злой дух, — сказал старейшина в затруднении, — то
зачем ему было открывать новый родник?
Крупные красные, как алая заря, облака висят все на том же
небе, яркие птицы в саду с золотыми яблоками верещат во все луженые глотки, в
ушах трещит, по дорожкам, посыпанным золотым песком, прыгают заморские зверьки.
